- Нас теперь тревожат две вещи, - продолжал Прокнов. - Тяжелый шок в
соединении с большой потерей крови может иногда иметь... последствия для
головного мозга.
О Боже, пожалуйста, не это!
- Это зависит от того, как долго была понижена подача крови в мозг и
насколько сильно было это уменьшение, насколько серьезно ткани лишились
кислорода.
Хитер закрыла глаза.
- Его электроэнцефалограмма выглядит хорошо, и если основывать
прогнозы на ней, я бы сказал, что никаких повреждений мозга нет и не
будет. У нас всегда есть основания для оптимизма. Но точно мы не сможем
узнать, пока он не придет в сознание.
- Когда?
- Невозможно сказать. Нужно ждать, и тогда посмотрим.
Может быть, никогда?
Хитер открыла глаза, пытаясь сдержать слезы, но удалось это не
совсем. Она взяла свою сумочку с края стола и открыла ее.
Когда она высморкалась и промокнула глаза, хирург сказал:
- И еще одно. Когда вы придете к нему в реанимационную, то увидите,
что он обездвижен смирительной рубахой и постельными ремнями.
Наконец Хитер снова встретилась с ним глазами.
Он продолжил:
- Пуля или ее кусок попал в спинной мозг. Есть ушиб позвоночника, но
мы не можем найти перелома.
- Ушиб. Это серьезно?
- Зависит от того, были ли задеты нервы.
- Паралич?
- До тех пор, пока он без сознания и мы не можем провести некоторые
простые тесты, нельзя так сказать. Если это паралич, мы сделаем еще одно
исследование на перелом. Важно то, чтобы спинной мозг не был поврежден,
нет ничего хуже этого. Если это паралич и мы сможем отыскать перелом, то
загипсуем все тело, подсоединим тяги к ногам, чтобы оттянуть давление с
крестца. Можно залечить перелом. Это не катастрофа. Есть много шансов, что
мы снова поставим его на ноги.
- Но никаких гарантий, - сказала она тихо.
Хирург колебался. Затем ответил:
- Их никогда не бывает.

6
Одна из шести операционных палат выходила большими окнами в зал
персонала реанимационной. Занавески на ширме были раздвинуты, чтобы
сиделки могли постоянно наблюдать за пациентом даже со своих мест в центре
круглой комнаты. К Джеку были присоединены провода кардиографа, который
постоянно передавал данные на терминал центральной панели, внутривенная
капельница, обеспечивающая глюкозой и антибиотиками, и раздвоенная
кислородная трубка, нежно прикрепленная к перегородке между ноздрями.
Хитер приготовилась к шоку при виде состояния Джека - но он выглядел
даже хуже, чем она ожидала. Лежал без сознания, поэтому, конечно, и лицо
было вялое, бесчувственное, но это отсутствие одушевленности не было
единственным поводом для страха. Его кожа была бела, как кость, с
темно-синими кругами вокруг ввалившихся глаз. Губы были так серы, что она
подумала о пепле, и библейская цитата прокралась к ней в голову, отдаваясь
беспорядочным эхом, как будто ее и вправду произнесли громко, - прах к
праху, пыль к пыли. Он казался на десять или пятнадцать фунтов легче, чем
был, когда ушел сегодня утром из дому, как будто его борьба за выживание
длилась больше недели, а не несколько часов.
Комок в горле мешал глотать. Она встала рядом с кроватью, и не смогла
говорить. Хотя он был без сознания, она не хотела с ним говорить до тех
пор, пока не сможет управлять собственной речью. Хитер где-то читала, что
даже в коме больные способны слышать людей вокруг них: на каком-то
глубоком уровне они могут понимать, что сказано, и воспринимать слова
ободрения. Она не хотела, чтобы Джек расслышал дрожь страха или сомнения в
ее голосе - или что-нибудь другое, что может огорчить или усилить тот ужас
и подавленность, которые его уже охватили.
В палате было успокаивающе тихо. У монитора кардиографа отключили
звук, все данные подавались на экран и оценивались визуально. Насыщенный
кислородом воздух, проходивший через трубку в нос свистел так слабо, что
она могла слышать его только тогда, когда наклонялась близко, и звук
неглубокого дыхания был так же мягок, как и у спящего младенца. Дождь
барабанил в мире снаружи, стуча по единственному окну, но это скоро стало
бледным шумом, просто другой формой молчания.
Хитер захотела взять мужа за руку больше, чем когда-либо в жизни
хотелось чего-то еще. Но его руки были скрыты в длинных рукавах
смирительной рубахи. Внутривенная трубка, которая, вероятно, была
подсоединена к тыльной стороне руки, исчезла под манжетой.
Она, поколебавшись, коснулась его щеки. Он выглядел холодным, но при
прикосновении оказался в горячке.
Наконец она сказала:
- Я здесь, мой мальчик.
Он никак не показал, что слышит ее. Его глаза не двигались под
веками, а серые губы оставались слегка открытыми.
- Доктор Прокнов говорит, что все выглядит хорошо, - сообщила она, -
ты можешь из этого выбраться. Вместе мы с этим справимся, не беспокойся.
Черт, помнишь два года назад мои приехали к нам на две недели? Какая тогда
была мука, мать ныла без остановки семь дней в неделю, а отец был вечно
пьяный и мрачный. Это же только пчелиный укус, тебе не кажется?
Никакого ответа.
- Я здесь, - сказала она. - И останусь, не собираюсь никуда уходить.
Ты и я, ладно?
На экране кардиографа плывущая линия ярко-зеленого света показывала
зубцы и впадины артериальной и желудочковой деятельности, которая
проходила без каких-либо перерывов, слабая, но постоянная. Если Джек
слышал, что она сказала, его сердце не откликнулось на ее слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19