Вы помните ту минуту, когда вы увели меня, полуживого, обезумевшего, едва сознающего, что происходит вокруг, увели из комнаты, в которой испустил дух Гектор Лемблен?
Вы должны помнить это лучше меня, как как все прошлое всплывает предо мною в каком-то тумане.
Да! Всякий другой на моем месте, вернувшись в Париж и поняв, что его обманывали, что любимая женщина играла им, как вещью, ради своей страшной и таинственной мести, всякий другой, моя добрая Фульмен, бросился бы перед вами на колени и признал бы, что у вас благородное сердце и что его счастье в вашей любви
Но, дорогая женщина, которую я хотел бы любить, я, безумец, неблагодарный и дерзкий. Как быть? Мною овладел недуг furia d'amore, как говорят итальянцы. А потому я удаляюсь. Куда? Бог весть! Она едет в Германию, и я еду с ней.
Моя добрая Фульмен, утешьте отца, которому я напишу с границы; объясните ему, что сердце не рассуждает.
Прощайте… я слышу нетерпеливое ржание лошадей нашей почтовой кареты… осталась всего минута… прощайте…
Виллемобль , два часа пополудни.
Арман».
Полковник, прочитав письмо, молчал, пораженный ужасом.
Что же произошло с того утра, и каким образом Арман встретился с Дамой в черной перчатке? Мы объясним это, вернувшись немного назад.
Со времени своего возвращения из Нормандии, после всех непонятных и зловещих сцен, в которых он был поочередно то зрителем, то действующим лицом, сын полковника, предавшись глубокому отчаянию, впал в угнетенное состояние, которое делало его равнодушным ко всему; он не переступал уже порога родительского дома на улице Помп. Фульмен навещала его каждый вечер… Он встречал ее проявлениями братской привязанности и улыбался ей со страдальческим видом.
Иногда он останавливал ее на пороге, говоря взволнованным голосом:
— Уходите! Умоляю вас… Когда вы тут, я вспоминаю… И Фульмен удалялась с покорностью собаки, которую
гонят с тем, чтобы на следующий день снова вернуться к своему дорогому больному.
Однажды утром луч весеннего солнца разбудил Армана. Он подошел к окну, и на него пахнуло из сада первыми ароматами мая. Над решеткой сада, окружавшего их дом, он увидел зеленую листву деревьев, а на голубом небе прозрачную дымку, которую можно сравнить с белой фатой природы, обручающейся с солнцем. Благоухание и свет пробудили на миг молодого человека от тяжелого кошмара, сделавшегося привычным для него состоянием духа, и его охватило страстное желание свободы и воли.
Полковник был в саду, поливал цветы и пытался отвлечь этим занятием свои мысли от мрачной печали, овладевшей им с той поры, как час за часом стал угасать его Арман.
— Отец! — окликнул его молодой человек.
Полковник быстро поднял голову и радостно вскрикнул.
— Отец, — повторил молодой человек ласковым голосом ребенка, — где Катерина?
— Катерина! — позвал полковник. Толстая служанка явилась на зов.
— Катерина, — сказал молодой человек, — не поедете ли вы в Шальо?
Полковник вздрогнул: впервые за последние два месяца сын произнес это имя.
— Да хоть сейчас, господин Арман, хоть сейчас.
— Скажите Иову, чтобы он оседлал мне Роб-Роя. Радостный крик вырвался из груди полковника:
— Ах, наконец-то ты хочешь выехать, дитя мое.
— Да, отец, — отвечал Арман почти весело, — сегодня я чувствую себя прекрасно.
— Правда? — взволнованно и с каким-то восхищением спросил его отец.
— Да… я думаю, что был… безумцем…
Каждая улыбка сына сбрасывала с плеч полковника целый год, точно так же, как каждый час печали приближал его к могиле; он легким, почти юношеским шагом поднялся в комнату Армана и схватил его в свои объятья:
— О, да! Сегодня вид у тебя прекрасный, — рассмеялся он. — У тебя румянец, как у красной девушки.
—Я чувствую себя как нельзя лучше, — отвечал Арман, грустная улыбка которого красноречиво говорила, что его душевные раны еще не излечились. — И знаете, отец, мне кажется, что я выздоравливаю… — прибавил он.
— Господь милостив, — прошептал полковник с чувством благоговейной надежды.
—Я хочу вернуться к шумной, веселой жизни прежнего времени… повидать друзей… товарищей… ездить верхом… кататься в тюльбюри… посещать балы…
Полковнику казалось, что он грезит.
— Ах, — продолжал Арман меланхолично, — я еще не совсем выздоровел… но все же… со временем… при желании… Знаете, не вернуться ли нам в Шальо… Вы поедете со мной, не так ли? Ваша комната будет на первом этаже, бок о бок с моей. Мы возьмем с собой Катерину.
— Да, да… — шептал полковник в восхищении.
— Право, — прибавил Арман, — я был безрассуден, что не замечал до сих пор, какая прелестная девушка Фульмен, такая благородная и добрая.
— Да, — произнес старик, который жил теперь одним сыном, — эта любит тебя…
— Ну, что ж, и я буду любить ее, — с усилием проговорил Арман.
— Сударь, — доложила прислуга, — я отправляюсь в Шальо… Не прикажете ли передать чего еще Иову, кроме того, чтобы он оседлал лошадь для вас?
— Постой, постой, Катерина; скажи ему, чтобы он прислал мне Роб-Роя с Томом.
Кухарка ушла.
— Я не вернусь к обеду, я обедаю на Бульваре, — сказал Арман, — Но сегодня к вечеру вы приедете, не так ли?
Полковник сделал утвердительный жест рукой.
— Сначала вы заедете за Фульмен.
— Хорошо.
— Не говорите ей ничего или почти ничего, а просто привезите ее в Шальо… мы поразим ее…
Старик не переставал дивиться этой внезапной перемене, этому возвращению к благоразумию, которое проявилось с первыми лучами солнца и с первым дыханием ветерка.
Катерина быстро исполнила поручение. Менее чем через час привели лошадь Армана. Молодой человек с какой-то детской радостью провел рукой по бархатистому крупу Роб-Роя, который приветливо заржал, увидав своего хозяина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129