— раздался голос мнимого доктора. Эммануэль хотел было крикнуть, но Дама в черной перчатке зажала ему рукою рот и прошептала:
— Молчи!
Затем она взглянула на него, и взгляд ее был так грозен, что он почувствовал себя порабощенным, побежденным и как бы парализованным.
— О каком несчастье вы говорите, сударь? — спросил доктор в соседней комнате.
Октав де Р. ответил:
— Маркиза близка к сумасшествию.
— Бедная женщина!..
Эммануэль вздрогнул и сделал попытку снова крикнуть что-то.
— Молчи! — повторила Дама в черной перчатке.
— Ах, бедная женщина, — проговорил мнимый доктор, — ее сильно потрясла болезнь мужа.
— О, не это… Ее дочери…
При этих словах маркиз попытался вырваться; он хотел оттолкнуть Даму в черной перчатке, открыть дверь и броситься в комнату, где разговаривали доктор и Октав де Р.
Но молодая женщина обхватила своими белыми, нежными руками его горло и крепко сжала его.
— Молчи! — проговорила она еще раз, — или твои дочери погибли.
Эта угроза устрашила бедного отца, и он продолжал слушать, задыхаясь, и с волосами, вставшими дыбом.
— Ну, так что же случилось с ее дочерьми? — спросил мнимый доктор.
— Они исчезли.
— Исчезли?
— Их похитили обеих…
— Но когда? Где?.. И как… — вскричал майор Арлев, который так хорошо разыграл роль изумленного человека, что де Р. повторил ему: — Вы с ума сошли, сударь?
— Увы! Нет; пока я ездил, несколько часов назад, за маркизой в ее отель и затем отвозил ее на улицу Принца, какая-то женщина явилась на улицу Пентьевр.
— Ну, и что же?
— Она сказала, что приехали по поручению маркизы, которая требует своих детей. Бонна, ничего не подозревая, села в карету, которая привезла неизвестную женщину, и с тех пор больше не видали ни ее, ни детей.
Слова Октава как громом поразили Эммануэля. Маркизе де Ласи не было уже надобности приказывать ему молчать: он опустился на колени, разбитый, задыхающийся, безмолвный, сложив руки и подняв глаза к небу.
Однако он слышал вопрос доктора:
— Как выглядела эта женщина?
— На ней было надето черное платье, и она уже пожилых лет.
— Это она! — вскричал доктор.
— Кто она?
— Воровка детей.
И так как де Р. вскрикнул, то доктор продолжал:
— Нельзя терять ни минуты, потому что эта женщина немедленно покинет Париж. Она принадлежит к ужасной шайке, сделавшей своим ремеслом похищение детей богатых родителей, и увозит их из отчизны в Германию, в Венгрию, в Богемию, а часто даже в Испанию.
— Но для чего? С какой целью?
— Чтобы заставить неутешных родителей заплатить за них большой выкуп… но погодите, едемте скорее… быть может, еще не поздно…
Октав де Р., растерянный, пораженный, позволил мнимому доктору увлечь себя.
Маркиз Эммануэль не освободился силою из рук Дамы в черной перчатке и не вышиб двери, чтобы догнать их, только потому, что мстительница, наклонившись к его уху, шепнула:
— Берегись! Если ты сделаешь хоть одно движение, то дети твои погибнут.
Маркиз не шевельнулся и даже ни один мускул не дрогнул на его лице.
Он как бы обратился в соляную статую, называвшуюся женою Лота, которая стояла на дороге в Содом и смотрела своими потухшими глазами на проклятые города, уничтоженные небесным огнем.
Неподвижный и страшно упавший духом, он слышал, как мнимый доктор и Октав де Р. вышли, прошли двор и уехали в его собственной карете.
Тогда раздался звонкий, насмешливый хохот, и Дама в черной перчатке сказала ему:
— Ну, маркиз, теперь ты видишь, что те, кто служит мне, играют свою роль на диво. Твой мнимый врач, которому прекрасно известно, где находятся твои дочери, и особа, похитившая их, будет возить твоего друга де Р. повсюду, только не привезет туда, где они теперь.
Эти слова разорвали темную пелену, которая, по-видимому, парализовала умственные и физические силы маркиза. Эммануэль, слабый, умирающий, полупомешанный от горя, выпрямился с горящими глазами, с пеною у рта, страшный; и окинул своего врага молниеносным взглядом.
— А! Так вы знаете, где они? — вскричал он: — И вы осмелились признаться мне в этом?
Но молодая женщина спокойно вынесла его взгляд и сказала:
— Берегитесь, маркиз, вы оказываете мне неуважение и забываете, что у меня есть заложницы…
Эти слова разом успокоили ярость Эммануэля и произвели на него неожиданную реакцию.
Он упал на колени перед Дамой в черной перчатке и с мольбой протянул к ней руки. В эту минуту он окончательно забыл о себе и думал только о жене и дочерях: о матери, лишенной детей, и о детях, вырванных из-под родительского крова!
И голосом, разбитым от страданий, который тронул бы даже самое черствое сердце, он прошептал:
— Ах, сударыня, скажите только слово, прикажите мне убить себя, и я тотчас же исполню ваше приказание, во верните детей их несчастной матери…
— Это зависит от вас, маркиз…
— О, говорите! — вскричал он.
— Ну, так слушайте, — сказала она. — Если вы не будете слепо повиноваться мне, вы никогда не увидите своих детей, но вы очутитесь лицом к лицу с вашей женой, которая возненавидит вас и будет презирать, потому что она узнает, что ее муж — убийца, и мстители за тех, кого он убил, лишили ли ее, невинную, ее детей…
И Дама в черной перчатке докончила со злой улыбкой:
— Неужели вы не видите теперь, маркиз, какую позорную, печальную, полную терзаний жизнь вам придется вести подле вашей жены у осиротевшего очага? Ваших детей не будет там, маркиз, и вы их никогда не увидите…
— О, Господи! — прошептал Эммануэль. — Возьмите мою жизнь, но верните мне моих детей…
— Тебе нет, я не верну их, — сказала Дама в черной перчатке. — Но твоей жене — да. И если ты захочешь, то твоя жена и дети будут оплакивать тебя, как самого лучшего мужа и отца, они будут носить по тебе траур и чтить твою память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129