.. Франтовато всегда одетый, в золотом пенсне, он лучший стрелок в полку и недурно читает "Энеиду" Котляревского. И даже больше того, - он читает книги, - да, он берет в полковой библиотеке книги и читает их тут же в собрании на глазах у всех, и когда его привычно насмешливо спрашивают:
- Ты-ы что это такое?.. В Академию, что ли, готовишься?
Он отвечает без тени смущения:
- Ну да, - готовлюсь!.. А как же?.. Стал бы я иначе читать?
А Середа-Сорокин, поручик, не так давно переведенный с севера!..
Он длинный, с гусачьей шеей, и с ним неотлучно везде две борзых собаки пегие, длинные и тоже с гусачьими шеями... У этого страсть к охоте, но охотиться здесь на кого-же?.. Лесов поблизости нет, степь вся распахана, даже дрофы - и то далеко от города - попадаются очень редко... но к дрофам без воза соломы и без всяких хитростей степных невозможно подойти на выстрел... Кроме этих борзых, у него есть еще и пара гончаков, но те сидят дома.
На жалованье поручика трудно прокормить столько собак, может быть потому так худ их хозяин... Он молчалив; он изысканно вежлив; но он никогда не откажется, если кто-нибудь в собрании вздумает его угостить. Он даже не враль, как большинство охотников, только вспоминает часто лесистую Костромскую губернию, где он служил:
- Помилуйте - скажите, но ведь там же охо-та!..
Когда выпал тут в ноябре снег, затравил он четырех зайцев в полях, но тем и кончилось его счастье. Снег растаял. В поле одни мерзлые кочки, и он грустит... Теперь шагает он, длинноногий, в первой роте и, как природный охотник, различает в ночи что-нибудь такое, чего не видят другие, и говорит, должно быть, своему ротному, капитану Жудину:
- Посмотрите пристальней влево!.. Там что-то движется... Видите?.. Вон там!..
Ивану Васильичу приятно представлять такого зрячего человека, потому что сам он ничего не видит по сторонам.
Впереди обоза плотная масса двенадцатой роты, но она чуть чернее полей; ее больше слышно, чем видно, однако слышно только, как сплошной гул, как аккомпанемент для колесной арии, кругом добросовестно исполняемой.
Какие основательные, прочные эти обозные колеса, рассчитанные на долгие походы, и как они катятся звонко!.. Кухни же тарахтят совершенно бесстрашно, так же, как могут тарахтеть они и у неприятеля с моря, так же, как тарахтят вообще все кухни на земле, какие бы секретные наступления ни делали люди.
Обернулся с козел солдат; разглядел Иван Васильич, что голова у него пирогом и нос длинный.
- Вашескобродь, дозвольте спросить, - это мы спроти кого же идем?
- Не знаю, - удивился вопросу Иван Васильич.
- Говорили, будто матросня, - понизил голос солдат.
- Кто тебе говорил? - еще больше удивился Иван Васильич.
- Я тоже думаю, - не должно быть... Болтают зря...
Какие-то солдаты, которым надоело трястись на подводах, идут сзади. Но они говорят о том, что знают:
- Корова, например, требушистая, а бы-ык, он, брат, кишков много не имеет, у него, брат, вес большой...
- Или возьми свинью... До чего важка, стерва!.. У ней мяса плотная, страсть!
Но вот кто-то растолкал их сзади.
- А? Кто?.. Кашевары?.. А доктор где едет?
И у повозки крепко сбитый подпоручик Самородов показал свое крупное круглое лицо с усеченным носом.
- Вот где вы?.. Покойной вам ночи!.. К вам можно?.. Ногу натер, понимаете, сапог жмет...
- Вы что, - догоняли, что ли?
- Вона!.. Догонял!.. Я - ваше прикрытие - у меня сзади взвод... А мудрец какой-то сказал: лучше сидеть, чем ходить... Правильно!
И вскочил на ходу.
Где и когда успел выпить Самородов, но чуть только он уселся рядом, сильно запахло спиртным.
Он еще молод, чтобы проявиться как следует, и пока пьет, впивается деловито, обдуманно, точно осенний крепкий огурец, вбирающий соляной раствор, чтобы достоять в бочонке до лета, чтобы хозяйка, вынув его в мае и подавая гостям, могла бы сказать с приятной улыбкой:
- Вы посмотрите только: как свеженький!
И гости чтобы ахнули и похвалили: "Вот это засол так засол!.."
- Что это мы, а?.. Куда именно?.. И зачем? - сразу задал ему все свои вопросы Иван Васильич.
- "Куда"!.. И что это значит "зачем"?.. - усиленно задышал огурец рассолом. - Их ведет, грызя очами... начальство, а они тут в обозе мыслями задаются!
И даже по плечу его легонько похлопал.
- Однако?.. Все-таки? - поежился Иван Васильич, отодвигаясь.
Но огурец зевнул сладко и равнодушно:
- Наше дело детское, - мы обоз!
И так неожидан после этого сладкого зевка был орудийный выстрел спереди, верстах в пяти!.. И еще не успели опомниться и точно установить, что это выстрел из орудия, а не ружейный залп, - новый орудийный раскат.
Самородов сказал:
- Вот так штука! - и спрыгнул на дорогу.
Кашевары почему-то поспешно уселись на свои места.
Спереди длинная команда:
- Стой-й-й!..
И оборвался гул шагов.
И сам затпрукал солдат его повозки, и лошадь стала.
Колесная ария кругом оборвалась раньше чьей-то команды:
- Обоз, сто-о-й-й!
Подошел фельдшер из лазаретной линейки Перепелица, - полковой фельдшер со жгутами на погонах, и сказал почему-то:
- Шпарят!
Голова у него была круглая, лицо тоже, нос маленький, чуть заметный, а шинель сзади стояла птичьим горбом, и Иван Васильич подумал невольно: "Какие меткие бывают фамилии!" - и повторил зачем-то:
- Шпарят?..
И еще пушечный выстрел, а за ним тут же команда спереди:
- ...рота ма-арш!
И солдаты, - теперь их лучше рассмотрел Иван Васильич, последняя двенадцатая рота, - пошли влево по кочковатой земле.
- Роты разводят! - объяснил Перепелица.
- Зачем?
- А как же?.. В колонну снаряд попадает или в развернутый фронт, большая разница!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126