Совсем выпали из памяти люди, которые могли бы увидеть и спасти. Были только они двое с Афанасием на утлой лодке, наполовину залитой водой, и лодку эту вертит ветром и волнами, как кубарь... Однако из нее не выпадешь теперь больше, и надежнее ее все-таки ничего нет...
Что был день, и день яркий, видно было по сверканию брызг и по кусочкам голубого неба сквозь них, но оглянуться назад, в сторону Куру-Узени, боялся Федор: может быть, так далеко уж отнесло в море, что и не разглядишь Куру-Узени... Лучше было не знать этого.
Ветер был со стороны Федора, и один порыв его был так силен, что почти выбил весло из рук. Весло ударилось о борт с такой силой, что половина лопасти отлетела. Даже взвизгнул от бессильной досады Федор, но тут же справился и из последних сил начал пружинить в воде искалеченным веслом, пыхтя и до темноты в глазах от натуги, а Афанасий бессмысленно-злорадно кричал около:
- Греби, собака!
Была хлещущая ревущая вода кругом, и не было Макара, не было здесь, рядом, а был он в воде - ревущей и хлещущей...
Это пугало, как близкая казнь: один казнен уже, - теперь чей черед: его или матроса? Или обоих вместе? Вспоминался грек Кариянопуло, с которым он не поехал. Теперь линейка несет его к жизни, - ялик, проклятый ялик, к смерти.
Это становилось ясно.
Но у Макара смерть была легкая: вынырнул раза два и пошел ко дну, как ключ, в своих сапогах новых...
- Ты Макара веслом? - улучил время спросить Федор.
- А-а? - не расслышал матрос.
- Веслом ты, говорю, Макара мово?.. - прокричал Федор.
Матрос поглядел дико:
- Я?.. Веслом?.. Ни, боже збави!
И добавил:
- Я ему на корму велел, - Макару... Греби ровней!..
Федор не поспел за матросом, и огромная волна чуть не покрыла их, окатив, как из шайки.
Матрос отфыркивался, как мокрый сеттер, и злобно вскидывал на Федора белые глаза из-под надорванного козырька рыбацкой фуражки.
- Ишь, черт, по Макару ему тоска!.. Я тебе теперь замест Макара!
- Ты что сказал?
- Я тебе теперь замест Макара! - сильнее и злее выкрикнул матрос и глядел помешанно.
Судорог боялся Федор, и, чтобы не затекли ноги, все менял их, сильнее упираясь в днище ялика то одной, то другой. Сверху ему было тепло от сильных движений, а снизу, в ногах - сверлящий холод...
- Ты пойми, - кричал сбоку матрос, - в Макаре твоем было пять пудов весу, да на пять уперся!..
И добавил немного спустя:
- Не тужи много... Об себе тужи... Амба!
Тут же грохнула рядом такая волна, что Федор зажмурил глаза и повторил: "Амба", но, когда открыл глаза, увидел себя все-таки в ялике, только за шею забралась вода и холодила спину... Матрос тоже был рядом и поправлял весло в уключине: чуть не вышибло из рук.
- Мать пресвятая богородица! - прошелестел губами Федор. - Неужто смерть?
- Греби! - отозвался матрос.
- И жена не узнает!..
Почему-то вспомнилась Наталья Львовна такою, какою была в тот вечер на даче Шмидта, когда кричала: "Вы зачем пришли?.. Со старичками моими в карты играть?.."
Тогда показалась она ему всемогущей... И вот он теперь тонет, а она не знает...
- Какая у тебя жена?.. Шкура! - отозвался матрос. - У меня законная... Шишнадцать лет... Ребят трое!..
И вдруг застыл с поднятым веслом:
- Нет! Суши весла: не будет дела!..
- Голубчик!.. Что ты! - испугался Федор. - Неробь!
- Сто рублей дашь? - вдруг странно, совсем безумно улыбнувшись одними краями губ и крыльями утиного носа, хрипнул матрос.
- Дам!.. Дам, ей богу!.. Греби!.. Дам!..
- Испугался, варнак!..
Глядя на него презрительно, он начал грести снова.
Привычный, он греб сильнее Федора, - как и нужно было, так как со стороны Федора был ветер, - и на поломанную лопасть Федорова весла вскидывал иногда глаз.
Они пытались пробиться к берегу, а буря их гнала в море, - больше ничего не было.
- Может, якорь бросим? - спросил Федор.
Это была одна из его надежд.
- Тут бросишь! - отозвался матрос.
Но была и другая надежда: внезапно начавшись, буря могла так же внезапно утихнуть. Протянут дальше круглые вихревые облака, и море начнет утихать. И он сказал матросу:
- Скоро утихнет, - не робь.
- Дня через два, - отозвался матрос.
- Что два? - не расслышал Федор.
- Утишится, говорю... дня через два!..
Это знал и Федор, что штормы здесь бывают долги, но не хотелось думать, что это именно такой шторм.
Поднялась горячая, едкая, почти сжигающая досада, что не поехала с ним Наталья Львовна, а осталась в номере гостиницы "Бристоль"... Ждала платья, которое заказала, и только поэтому осталась... Передать задаток за аренду могла бы, кажется, в полчаса - главное, не было готово платье... Но разве нельзя было не дождаться платья? И разве трудно было завезти задаток вечером, накануне того дня, как он уезжал с греком?.. Тогда они поехали бы вместе... И разве, была бы она с ним, пустила бы его в море на этом ялике?.. И черт не взял бы грека, если бы он поехал один в Куру-Узень... Что там показывать? Каменоломня, печь... Но вот... Аренда, платье, Наталья Львовна, - Наташа, - и в результате погиб Макар, и сейчас погибнет он сам.
- Ку-пец! - вдруг крикнул Афанасий. - Тыщу рублей дашь, буду гресть, не дашь, - брошу!
- Дам! - Поспешно отозвался Федор.
Он испугался, взглянув на матроса: глаза, как у Макара, когда он тонул, и такие же обтянутые скулы и желваки на заскульях, и нос утиный, мокрый... Макар!.. Только ростом был выше тот, но неизвестно было теперь, когда он привязан к скамейке канатом, какого был роста матрос.
Вот он весь сморщился от злой, ехидной усмешки и хрипнул:
- Дашь?.. Вот сволочь!.. Знает, что обоим амба - дает тыщу!..
- А-а? - недослышал Федор.
Но матрос только глядел на него сумасшедшими белыми Макаровыми глазами и качал головой, будто голова у него дрожала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126