Именно для таких двери храма остаются открытыми ночь напролёт.Домитилла, заслышав быстрые шаги на мраморных ступенях, выглянула наружу. И облегчённо вздохнула, различив в темноте женскую фигуру.— Что ищешь ты в ночное время у священного огня? — радушно улыбнулась весталка, пропуская незнакомку внутрь.— Тебя! — неожиданно низким голосом ответила женщина и откинула покрывало.Домитилла глухо вскрикнула, узнав Калигулу.— Не кричи! — прошептал Гай, поспешно прикрывая весталке рот. — Ты погубишь нас.Он настойчиво увлёк девушку во мрак, сгущающийся между коринфских колонн. Домитилла послушно шла за юношей, исступлённо глядя в его зеленые глаза. Калигула был смешон в женском одеянии. Дешёвая медная диадема, нелепо скособочившись, торчала в светло-рыжих волосах. Зрачки расширились, как у голодного кота, зачуявшего добычу. Но весталка не замечала недостатков Калигулы. Потому что любила!Нет, она любила не реального Гая Юлия Цезаря Калигулу. Ведь Домитилла почти не знала его. Несколько поспешно сказанных фраз, несколько украдкой брошенных взглядов… Этого слишком мало, чтобы узнать человека. Весталка любила того вымышленного Калигулу, о котором мечтала одинокими бессонными ночами. Но в семнадцать лет и этого более чем достаточно.Домитилла в изнеможении прислонилась к стене. Она чувствовала прохладу мрамора и жаркие руки Калигулы, бесстыдно касающиеся её тела.Он целовал девушку, попутно задирая белую тунику весталки и шаря по её бёдрам. Домитилла отвечала на поцелуи возлюбленного сначала робко, затем — забывая об осторожности. Огонь, неожиданно загоревшийся в её крови, оказался сильнее и ярче священного пламени богини Весты. У Домитиллы не было сил противиться ему. Да и не хотелось противиться!Среди колонн и мраморных плит, в застывшей тишине храма, Калигула овладел девушкой. Закрыв глаза и прикусив нижнюю губу, Домитилла думала, что приносит самую важную жертву в жизни — жертву любви.Наконец Гай оставил Домитиллу. Тяжело дыша и удовлетворённо улыбаясь, прислонился к стене рядом с ней.— Что теперь с нами будет? — почти беззвучно шепнула весталка побледневшими, пересохшими губами.— Ничего! — легкомысленно передёрнул плечами Калигула. — Жди меня, когда снова останешься на ночь в храме.Забыв поцеловать на прощание Домитиллу, Калигула накинул на голову тёмное покрывало. И, неслышно ступая, вышел из храма. Девушка судорожно сцепила тонкие пальцы. Сожалеть поздно — сделанного не исправишь.Стараясь остудить пылающее лицо, Домитилла прижалась щекой к прохладному каррарскому мрамору. Дождалась, когда сердце забьётся ровнее.Оправив измятую тунику и пригладив растрепавшиеся волосы, девушка вернулась к алтарю. Священное пламя горело ровно и безмятежно. Целия равнодушно подняла сонные глаза:— Все ли в порядке? — спросила она.— Да, все хорошо, — устало ответила Домитилла.— У тебя кровь на тунике, — неожиданно заметила Целия. — Что случилось?Домитилла испуганно огляделась.— Обыкновенное женское недомогание пришло раньше времени, — виновато пробормотала она.— При выходе прикроешься стулой, — понимающе улыбнувшись, посоветовала Целия. XIX История сыграла с императором Тиберием злую шутку. Он был хорошим правителем: организовал ночную охрану на улицах Рима, следил за стабильностью цен, наказывал нечестных откупщиков, разумно распоряжался доходами огромной империи. Но современники не замечали его деяний. А потомки и вовсе забыли. В памяти римлян остался не Тиберий-правитель, а Тиберий-человек — отвратительный, лукавый, порочный, развращающий мальчиков и девочек на неприступной вилле…
* * * Луна расплывчато отражалась в тёмной воде. Волны прибоя бились о высокий скалистый берег острова Капри. Императорская вилла тонула в пахучих зарослях жасмина и магнолий.Тиберий без сна лежал на широком ложе. Двое обнажённых подростков — мальчик и девочка, — обнявшись, спали на другом конце постели, подальше от цезаря.Император неуклонно приближался к семидесятилетнему возрасту. Силы покидали дряхлого развратника. А желание наслаждений было по-прежнему велико. Потому и принимал Тиберий возбуждающие настойки из кантарид, изловленных в горах Испании. Потому и заставлял живущих на вилле мальчиков и девочек заниматься перед ним любовью, распаляя угасающую чувственность цезаря.Еженощно Тиберий звал в опочивальню «облагодетельствованных» им детей. Придумывал для них новые позы, новые ласки — одна другой изощрённее и причудливее. И, наглядевшись вволю, выбирал того подростка, который больше других возбуждал его похоть. Мальчика или девочку — безразлично.Вырастая, наложники Тиберия почти всегда оставались рядом с императором. Ведь они, попавшие к цезарю в отрочестве, не знали иной жизни. Невинные жертвы поневоле становились умелыми развратниками. Содержались на вилле и всевозможные диковинки: карлицы и уроды, мужчина с женской грудью и даже удивительная женщина с четырьмя сосцами, привезённая из отдалённой Персии.Покорных служителей своих причудливых извращений Тиберий называл спинтриями.Но наслаждения быстротечны, они не заполняют весь день. Слишком много времени остаётся на раздумия, на тягостные воспоминания. Последние особенно часто посещают императора бессонными ночами. Перед внутренним взором проходят тени. Милые сердцу — покойного сына, любимой некогда жены Випсании. И пугающие — Августа, Германика и Агриппины…Зашевелилась тяжёлая занавесь у входа.— Цезарь, на горизонте показалась галера, — шепнул раб, которому предписывалось быть неслышным и невидимым, подобно тени.— Это Сеян!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110