Таер знал, что она не любит петь на людях, но с ним, когда посторонних не было, она пела. То, что она вообще запела, – показатель того, насколько близким считает она Форана и его парней.
Мягкие жалобные тона «Отступления пехотинца» сменились задорной «Первой охотой большой собаки». Таер особенно любил эту песню, потому что целый месяц разучивал ее под руководством деда перед самым уходом на войну. Это последняя песня, которой научил его дедушка.
Лер извлек свой короткий свисток и подыгрывал высоко и тонко, Ринни палочками отбивала ритм. Для парней, которые не знали песню, ритм оказался слишком быстрым, но Тоарсен держался до последних строк, которые исполнялись дважды и так же быстро, как все остальное.
Затем Таер сыграл балладу, знакомую всем. Во втором куплете был дуэт, который исполнили Лер и Джес. Голоса их почти не различались по тембру, и Таеру всегда нравилось слушать необычную текстуру, которая возникала в результате этой идентичности.
На третьем куплете пальцы подвели Таера, и он пропустил ноту.
Он продолжал играть как ни в чем не бывало, и как будто никто ничего не заметил. Он ведь не сфальшивил. Просто пальцы задержались чуть дольше, чем нужно.
Он исполнял эту балладу сотни раз и ни разу не пропускал ноту – тем не менее это всего одна нота, и беспокоиться не о чем. Так он говорил себе, заканчивая последний куплет и снова переходя к припеву, но не мог не заметить, что на мгновение, когда пальцы остановились, он забыл, кто он и что делает.
С улыбкой и театральным жестом он закончил песню и отправил всех спать.
– Утро скоро, а ждать восхода мы не будем, – сказал он.
Улыбнулся Сэре и пошутил – и тут же забыл, о чем шутил. Скрыл страх за улыбкой, как научился делать на службе в армии. Но сейчас перед ним враг, с которым он не знает, как сражаться.
Когда Сэра свернулась рядом с ним, он крепко прижал ее к себе. Она поцеловала его, устроилась поудобнее, потрепала его по руке и уснула. А он прижимал к себе жену и надеялся, что тепло ее тела расслабит узлы у него в животе.
Он так тревожился, как бы не потерять ее, что совсем не думал о том, что может раньше потерять себя.
Джес встал и подошел к нему. Присел у головы отца.
– Что случилось, папа?
Голос его был мягок, как ночной воздух.
– Все в порядке, – прошептал Таер. – Ложись спать. Джес покачал головой.
– Ты не считаешь, что все в порядке. Я это чувствую. Таер обнаружил, что хотел бы иметь дело с Защитником, потому что из этих двоих Джес упрямее. И он не уйдет без объяснения, пока чувствует страх отца.
– Сегодня, когда мы пели, я почувствовал влияние того, что Путь сделал с моим орденом, – сказал он наконец, надеясь, что не разбудит Сэру. – Это длилось недолго и не причинило боли. Просто я испугался.
Джес кивнул.
– Хорошо. Особенно не тревожься. Мы не позволим, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
Таер улыбнулся. Как ни нелепо, но после разговора с Джесом он почувствовал себя лучше.
– Знаю. Иди спать.
Два дня спустя, когда Таер рассказывал историю о мальчике, нашедшем яйцо феникса, это произошло снова. Только что они ехали по тропе и Кисел смеялся, а в следующее мгновение лошади стояли и Кисел держал лошадь Таера.
– Что случилось? – спросил он встревожено.
Таер покачал головой и улыбнулся, надеясь, что не сделал ничего слишком глупого.
– Просто забыл следующую часть истории. Наверно, вспомню и закончу вечером за ужином, если хочешь.
Кисел медленно кивнул.
– Будет неплохо.
К ним подъехал Тоарсен.
– Почему вы остановились?
– Тебя ждем, – ответил Кисел и, посылая лошадь вперед, начал разговор о сравнительных достоинствах разных типов седел.
Сэра ехала за Тоарсеном. Она успокоила свою лошадь, и они с Таером поехали рядом.
– Моя штопка не держит, – сказал Сэра. – Позже попробую снова.
После ужина она попробовала, но, к ее раздражению, тигровый глаз из кольца Жаворонка ей не помог, и она ничего не смогла сделать.
Тем не менее Таер взял лютню и сыграл несколько мелодий, не встретив никаких затруднений. Сэра не пела, она сидела рядом с ним и смотрела в темноту.
Когда настало время ложиться спать, Таер обнял жену и вытер с ее лица слезы.
– Если я не смогу петь, ты будешь меня любить? – спросил он.
– Я буду тебя любить, даже если ты не сможешь говорить. – Она слегка постучала его по подбородку. – Может, даже сильней.
Он сдержал смех, чтобы не разбудить весь лагерь.
– Я тоже тебя люблю.
В середине следующего дня началась самая трудная часть пути – горный проход, ведущий к Падению Тени. Крутой подъем увеличил расстояние между всадниками, так что в конце концов Таер мог оглянуться назад и увидеть расстояние почти в пол-лиги между собой и Джесом, который шел за последним всадником. В том месте, где тропа немного расширялась, он остановил Скью и отправил Лера, ехавшего с ним, вперед, а сам стал дожидаться остальных.
Шкура кобылы Лера потемнела от пота, но лошадь дышала легко. Когда Скью остановился, и она должна была идти вперед одна, это ее нисколько не встревожило.
В нескольких лигах впереди, сразу перед самым трудным и крутым участком пути, была небольшая ровная площадка, на которой Лер уже разбивал лагерь, когда подъехали остальные. Таера беспокоило, как лошади сопровождающих Форана перенесут подъем. Он по опыту знал, что животным в горах тяжелее, чем людям.
Первой на тропе появилась лошадь Ринни: ведь ее груз был полегче. Ринни остановилась возле Скью, и Гура, довольно отдуваясь, повалилась на землю.
– Папа, – сказала Ринни. – Впереди штормовой фронт со снегом. Я пытаюсь отвести его в сторону, но мне нужно знать, в каком направлении мы будем двигаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124