– Наверное, ваша семья никогда не страдала боязнью высоты, – заметил я. Да и от нищеты не страдала тоже, тянуло меня добавить.
– Вид роскошный, верно? – Хенкель притормозил у парадной двери. – Никогда не устаю любоваться им.
Над дверью, массивной, словно позаимствованной из жилища бога Одина, красовался уменьшенный вариант герба. Дверь распахнулась, и за ней обнаружился человек в инвалидном кресле: колени ему прикрывал плед, а у плеча стояла медсестра в форме. Медсестра показалась мне потеплее пледа, и я инстинктивно угадал, кого из них предпочел бы иметь на коленях. Да, я явно шел на поправку.
Человек в коляске был крупного телосложения, с длинными светлыми волосами и бородой, какую человек прицепил бы для важного разговора с Моисеем. Нафабренные усы перерезали лицо, как крестовина у палаша. На нем были синяя замшевая куртка с роговыми пуговицами, рубашка с отложным воротником и на шее цепочка из кусочков рога, олова и жемчужин. А на ногах дорогие черные туфли на высоком каблуке и с торчащим языком. Такие надевают, когда желают перещеголять человека в кожаных шортах. Вересковая трубка, которую он курил, издавала острый запах ванили, напоминавший запах пригоревшего мороженого. А в общем, похож он был на Альпа – дядюшку девочки Хайди .
Медсестра, стоявшая у инвалидной коляски, – вылитая старшая сестричка этой девочки. В розовой по колено широкой юбке в сборку, белой блузке с низким вырезом и короткими рукавчиками-фонариками, в белом хлопковом фартуке, кружевных гольфах и туфлях таких же уместных, как на ее подопечном. Я догадался, что она медсестра, потому что на блузке у нее были прикреплены часики вверх ногами, а на голове красовалась белая шапочка. Блондинка, но не солнечно-сияющая или золотистая, а загадочная, таинственная, печальная; на такую можно наткнуться на поляне, когда она заблудилась в густом лесу. Чуть капризно выгнутые губы, глаза цвета лаванды. Я как мог старался не пялиться на ее грудь. Стараться-то я старался, но она будто пела мне, присев на скалу на реке Рейн, а я вел себя как бедный глупый моряк, зачарованный музыкой. Все женщины по натуре своей – медсестры. Нянчиться с кем-то заложено в них природой. Одни больше похожи на медсестер, другие – меньше. А некоторые умудряются пользоваться обликом медсестры как самой большой хитростью Далилы. Медсестра в доме Хенкеля как раз к последнему типу и принадлежала. Впрочем, на ней и моя старая потрепанная армейская шинель смотрелась бы роскошным вечерним платьем.
Хенкель заметил, как я облизываю губы, и ухмыльнулся, помогая мне выбраться из «мерседеса»:
– Я же говорил, тебе тут понравится.
– Мне нравится, что ты оказался прав.
Мы вошли, и Хенкель познакомил меня с ними. Человека в инвалидном кресле звали Эрик Груэн. А имя медсестры было Энгельбертина Цехнер. Имя ей очень подходило, ведь Энгельбертина означает – светлый ангел. Оба при виде меня оживились. Еще бы, дом-то совсем не из тех, куда гости то и дело заскакивают ненароком. Разве что с парашютом кто спрыгнет. Так что, возможно, они просто обрадовались новому человеку. Даже если человек этот довольно-таки замкнутый. Мы обменялись рукопожатиями. У Груэна рука была мягкой и влажноватой, словно он почему-то нервничал. А ладонь Энгельбертины оказалась твердой и шершавой, как наждак; это меня удивило, и я подумал, что работа частных медсестер имеет свои неприятные стороны. Я присел на широкую, удобную тахту и испустил глубокий блаженный вздох.
– Поездочка была долгой, – заметил я, озираясь в огромной гостиной.
Энгельбертина уже взбивала подушку у меня за спиной, и я заметил татуировку на ее левой руке, почти под мышкой. Вот, пожалуй, и объяснение, отчего руки у нее стали такими жесткими и грубыми. Сдается мне, что ожесточилась и она сама. Но пока что я выбросил всякие глупые мысли из головы, к тому же на кухне готовилось что-то вкусное, и впервые за много недель я почувствовал, что хочу есть. В дверях появилась еще одна женщина. Тоже привлекательная, но не похожая на ангела: средних лет, крупная и слегка увядшая. Эту звали Райна, и она служила в доме кухаркой.
– Герр Гюнтер – частный детектив, – сообщил Хенкель.
– Это, наверное, очень интересная работа, – откликнулся Груэн.
– Когда становится интересно, то обычно самая пора хвататься за пистолет, – сказал я.
– Как, любопытно, человек приходит к такой работе? – поинтересовался Груэн, снова раскуривая трубку. Энгельбертине дым, похоже, не нравился, она отгоняла его от лица ладонью. Груэн на нее никакого внимания не обращал, а я сделал мысленную пометку не курить в доме, лучше на улице.
– Раньше, до войны, я служил в Берлине, – объяснил я, – детективом в КРИПО.
– А вы когда-нибудь поймали убийцу? – вступила в разговор Энгельбертина.
Обычно я отмахиваюсь от таких вопросов, но на эту женщину мне хотелось произвести впечатление.
– Один раз. Поймал душителя по фамилии Горман.
– Я помню этот случай, – покивал Груэн. – Шумное было дело.
– Ну, это было давно.
– Знаешь, Энгельбертина, нам следует вести себя поосторожнее, – заметил Груэн. – Не то герр Гюнтер вызнает все наши маленькие грязные секреты. Наверное, он уже начал приглядываться к нам.
– Не волнуйтесь, – успокоил я его. – На самом деле я никогда не был особо хорошим полицейским. У меня всегда были проблемы с начальством.
– Как-то это не по-немецки, старина, – высказался Груэн.
– Ну да, потому-то я и угодил в госпиталь. Меня остерегли, чтоб я бросил дело, над которым я работаю. Но предупреждение не подействовало.
– Вы, наверное, очень наблюдательный, – сказала Энгельбертина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116