Ему, как вы помните, в отличие от Генриха и Эрнста, не пришлось в сорок пятом глотать цианистый калий.
– Он вам понравится, – заверил Хенкель.
– Конечно. Будем посиживать у камина и петь друг другу перед сном «Хорст Вессель». Я буду читать ему главы из «Майн кампф», а он – услаждать мой слух статьями доктора Геббельса. Как вам такая картинка?
– Похоже, я ошибся, – помрачнел Хенкель. – Забудьте, что я приглашал вас, Гюнтер. Я передумал. Вряд ли вы будете ему полезны. Вы даже более ожесточены, чем он.
– Снимите ногу с тормоза танка, док, – остановил я его. – Я поеду. Где угодно будет лучше, чем здесь. Если останусь тут, скоро мне потребуется слуховой аппарат.
19
Одна медсестра в госпитале была родом из Берлина. Звали ее Надин. Мы с ней отлично ладили. Жила она в Берлине на Гюнтцель-штрассе в Вилмерсдорфе, очень близко от Траутенау-штрассе, где когда-то жил я, – почти соседи. Раньше она работала в госпитале «Чарити»; там летом 1945-го ее изнасиловали двадцать два человека – Иваны. После чего она утратила всякую любовь к этому городу и переехала в Мюнхен. У нее было тонкое, аристократическое лицо, длинная шейка, прямые плечи и красивые ноги. Всегда уравновешенная, спокойная; по какой-то причине я ей приглянулся. Надин и отвезла записку маленькому Фэксону Штуберу, знакомому таксисту, с просьбой навестить меня в госпитале.
– Господи, Гюнтер! – воскликнул таксист. – Видок у тебя, как у протухшей квашеной капусты.
– Сам знаю. Потому мне и приходится лежать в госпитале. Что поделаешь? Случается и такое, человеку нужно как-то зарабатывать на жизнь.
– Согласен всей душой. Потому-то и пришел.
Не устраивая суматохи, я отправил его в кладовку, где висела моя одежда и лежал во внутреннем кармане куртки бумажник, а в бумажнике прятались десять красненьких «леди».
– Найдешь?
– Красненьких «леди»? Да это мои самые любимые девочки.
– Их десять. И все они твои.
– Людей я не убиваю, – заторопился он.
– Видел я, как ты водишь машину, так что это всего лишь вопрос времени, дружище.
Я рассказал ему, что мне требуется. Фэксону пришлось сесть поближе, чтобы слышать, потому что временами голос у меня становился совсем слабым, похожим на кваканье уже проглоченной лягушки.
– Короче, – подвел он итог, – я выкатываю тебя отсюда, везу, куда требуется, и привожу обратно в госпиталь. Правильно?
– Устроим все во время посещений, и никто даже не заметит, что я отлучался. К тому же мы наденем комбинезоны строителей. Свой я натяну прямо поверх пижамы. Строители в этом городе – невидимки… В чем дело? – насторожился я. – Что это у тебя с лицом?
– Сомнения у меня. Потому что, Гюнтер, я новорожденных котят видал покрепче тебя. Ты и до стоянки не доберешься.
– Об этом я позаботился. – Я показал ему пузырек с жидкостью, который прятал под матрасом. – Это первитин. Я его стянул у врачей.
– И ты надеешься, он поставит тебя на ноги?
– Достаточно надолго, чтобы я успел сделать то, что задумал. В войну им угощали пилотов люфтваффе, когда у тех совсем кончались силы. И они летали даже без самолетов.
– Ладно, – буркнул Штубер, убирая красненьких «леди». – Но если ты хлопнешься в обморок или кувыркнешься на дороге, не жди – работать носильщиком я не стану. Больной ты там или нет, Гюнтер, но мужик ты здоровущий, поднять тебя и штангисту Йозефу Мангеру было б не под силу. Даже если бы от этого зависела та золотая олимпийская медаль, которую он получил в тридцать шестом. И еще. Как я слыхал, эта красная микстура развязывает человеку язык. Так вот, я ничего не желаю знать, понятно? Какие там у тебя секретные замыслы – не мое дело. И как только ты мне болтанешь чего, я вправе отказаться от нашей сделки. Ясно?
– Поллитровка «Отто» не бывает яснее, – заверил я.
– С этим порядок, – ухмыльнулся Штубер, – я не забыл. – И, вытащив пол-литра «Фюрст Бисмарка» из кармана, сунул мне под подушку. – Только не пей слишком много. Ячменный шнапс и эта твоя «бычья кровь», пожалуй, не больно-то поладят друг с дружкой. Я вовсе не желаю, чтоб ты блевал в моем такси.
– Насчет меня, Фэксон, не волнуйся.
– Да я не за тебя, я за себя переживаю – убирать-то мне. Это только кажется, что насчет тебя…
– Понимаю, понимаю. Психологи даже название придумали для такого случая – гештальт .
– Ну в этом, Гюнтер, ты больше меня кумекаешь. Ты тут такого нагородил, что, по-моему, тебе голову проверить не мешает.
– Всем нам не помешает, Фэксон, дружище. Всем. Слыхал про коллективную вину? Ты такой же плохой, как Йозеф Геббельс, а я – как Рейнхард Гейдрих.
– Рейнхард – кто?
Я улыбнулся. Гейдрих, шеф политической полиции Германии, протектор Богемии и Моравии, конечно, уже больше семи лет как мертв – убит участниками Сопротивления. Но все-таки немного удивительно, что Штубер даже и не слышал про него. Может, таксист моложе, чем я считал.
Или я гораздо старше, чем себя ощущаю. Что едва ли возможно.
20
От «бычьей крови» в венах я чувствовал себя, будто мне только что исполнилось двадцать один. Понятно, почему это средство прописывали пилотам люфтваффе. Хлебнув хорошую дозу такого стимулирующего сока, человек без малейших колебаний посадит самолет хоть на крышу Рейхстага. Чувствовал я себя определенно лучше, чем выглядел, но знал, что совсем не так энергичен, как нашептывает мне допинг. Шагал я, как младенец, который только-только учится ходить. Руки и ноги болтались, будто я позаимствовал их у выброшенной на помойку куклы; мертвенно-бледное лицо, грязный, мешком висящий комбинезон, спутанные волосы и башмаки, которые были мне велики на несколько размеров, – еще только проткнуть шею стрелой, и я пройду любой кастинг на участие в фильме о чудище Франкенштейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116