Фрэнк называл эту программу «Передачей старых хрычей». Передавали аранжировки мелодий из «золотого» запаса сороковых, перед каждой мелодией диктор воркующим, как у голубка, голосом зачитывал такие шедевры поэзии, как:

Рука в руке гуляли мы
По берегу реки.
Сияли звезды в вышине,
Как юны были мы!
Прошли года, увлек нас вдаль
Безжалостный поток.
Но в сердце все живет печаль:
Забыть тебя не смог!

Мне все это казалось забавным. Фрэнк утверждает, что ведущий передачи не имеет ничего общего с Уильямом Б. Уильямсом, нью-йоркским диск-жокеем.
Остров Фламинго Фрэнк называет островом Фанданго, так как большинство домов построено в испанском стиле, который пришелся по душе здешним обитателям. Если бы в Калузе существовал «Золотой берег», так, несомненно, он находился бы на острове Фламинго. Дома здесь стоят от пятисот тысяч и выше, а на причале у берега выстроились парусные шлюпки и быстроходные катера, некоторые из них стоят еще дороже. Все дома на Фламинго расположены на так называемых «земельных участках, примыкающих к морю», неважно, стоит ли дом на побережье или на одном из многочисленных каналов, разделяющих идеально обработанные участки. По словам Фрэнка, на Фламинго газоны всегда в таком порядке, будто их каждый день стрижет парикмахер военно-морских сил США. У каждого из нас свои излюбленные сравнения.
У главных ворот из будки вышел охранник, и я нажал на тормоза своей «карлэннгайа». Время близилось к полуночи, немного поздновато для гостей. Я объяснил, что меня ожидает мисс Рейнольдс, и он, сказав: «Подождите, пожалуйста, минуточку, сэр», вернулся в будку, где, отыскав на листке, пришпиленном к доске, нужный ему номер, поднял трубку висевшего на стене телефона и, пока ждал ответа, спросил:
– Простите, как ваше имя?
– Мэттью Хоуп, – ответил я.
– Мисс Рейнольдс, – произнес он в трубку, – к вам мистер Хоуп. – Выслушал ответ и со словами: «Благодарю вас», – повесил трубку. – Первая улица направо, – объяснил он мне, – Крейн-Уэй, второй дом от угла – двести четвертый.
Я включил зажигание, доехав до угла, повернул направо и разыскал почтовый ящик с номером 204 на дверях испанской гасиенды, рядом красовалась такая же испанская гасиенда с почтовым ящиком под номером 206. Подъехав к дому, заглушил мотор и направился к дверям. Весь дом сиял огнями. Китти Рейнольдс распахнула дверь до того, как я позвонил.
– Боялась, что не приедете, – сказала она. – Входите, пожалуйста.
Она решила продемонстрировать еще одну модель, которая, несомненно, продавалась в «Кошачьем уголке»: голубой пеньюар с длинным разрезом вдоль левого бедра и с низким вырезом на груди. Белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. На лице не было косметики. Глаза, того же цвета, что пеньюар, оторвавшись от моего лица, тревожно обшарили лужайку за моей спиной. Мне захотелось обернуться и посмотреть, что же там такое.
– Входите, – повторила она и, отойдя в сторону, пропустила меня, затем тщательно заперла дверь.
– Простите за опоздание, – извинился я. – На Сорок первой авария.
– Я обычно ложусь поздно, – ответила мисс Рейнольдс. – Хотите выпить? Я пью коньяк.
– От коньяка не откажусь, – согласился я.
Мисс Рейнольдс провела меня в гостиную, обстановка которой была выдержана исключительно в сине-голубой гамме: голубой ковер, более темные по оттенку портьеры, прозрачные голубые занавески, на белой оштукатуренной стене над камином – полотна Соломона Сида, также в сине-голубой гамме. Голубой, несомненно, любимый цвет хозяйки. Когда я заезжал в магазин, на ней было синее платье, и сейчас она сидела в голубом пеньюаре в комнате, где царствовал сине-голубой цвет. Даже ее атласные домашние туфли на высоких каблуках без задников были синими. Я наблюдал, как она, налив в два суженных кверху бокала коньяк, направляется ко мне. Сам я расположился со всеми удобствами на одном из диванов перед камином.
– Может, зажечь камин? – спросила хозяйка, протягивая мне один из бокалов. – Как-то промозгло, правда? Не поможете мне? Боюсь, самой мне не справиться.
Я разорвал на узкие полоски две страницы газеты и положил обрывки бумаги под решетку. На решетку бросил несколько сухих щепок, а сверху положил два полена. Чиркнув спичкой, поджег бумагу. Загорелись сначала щепки, а потом и поленья: одно толстое, сосновое, другое – дубовое.
– Спасибо, – поблагодарила Китти.
– Итак, – начал я, загородив камин ширмой, и, разогнувшись, уселся лицом к ней, – что вы хотели сказать мне?
– Хотелось извиниться перед вами за свое поведение на прошлой неделе, – ответила она.
– Забудьте об этом, – успокоил ее.
– Понимаете… вы разворошили прошлое, а мне хотелось бы забыть все это. Как коньяк?
– Превосходный, – ответил я. – Мисс Рейнольдс, зачем я вам понадобился?
– Мне страшно.
– Чего вы боитесь?
– Эти убийства…
– Да?
– Мне стало страшно.
– Почему?
– Потому что я – одинокая женщина, кроме меня, в доме ни души…
– Но позвонили вы совсем не поэтому, правда?
– Нет.
– Если вам нужны помощь и утешение, лучше позвонить в полицию, не так ли?
– Да.
– Так что я здесь делаю, мисс Рейнольдс?
– Ну хорошо, я была знакома с Эндрю.
– Вы говорите об Эндрю Оуэне?
– Да. А теперь его жена, его бывшая жена убита, и, вполне возможно, все это как-то связано со мной…
Она оборвала фразу.
– И с Мишель, вы хотите сказать? – спросил я.
– Да, с Мишель.
– Так вы все-таки были знакомы с Мишель?
– Да, была с ней знакома.
– Почему бы нам не начать с начала? – предложил я.
– Это было так давно, прошло уже больше года, – сказала она со вздохом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74