Вот это и не дает мне покоя.
– По всей вероятности, Салли это тоже волновало.
– Видно, у Салли Оуэн не было заказчиков, ее продукция так и осталась невостребованной.
– Может, после твоего выступления по телевидению от них отбоя не будет. Между прочим, я договорился, ты должен быть у них в половине шестого. Знаешь, где студия?
Телецентр, из которого велись передачи для Калузы, находился где-то на Юго-Западной магистрали. Я ответил Блуму, что не знаю точного адреса. Мне все еще было не по себе: головокружение, правда, исчезло, но чувствовал я себя неважно.
– Телестудия находится на Оулд-Редфорд, – объяснил Блум, – сразу по левой стороне увидишь белое здание с антенной-отражателем на крыше. Закончишь здесь и отправишься в Тампу. Я организую, чтобы тебя отвезли в обе студии и дождались, пока не освободишься, тебя это устроит?
– Вполне, – ответил я.
– Ты сегодня не в своей тарелке.
– Так оно и есть.
– Мне тоже не по себе. Честно говоря, Мэттью, мне очень многое не нравится в этом деле. И мне позарез надо задать Харперу еще несколько вопросов. Спросил бы его, например, как же он так свалял дурака? Понимаешь, один раз – куда ни шло. Можно объяснить. Убил человека, забыл стереть отпечатки пальцев с орудия убийства, ладно. Но дважды? Даже дрессированные блохи знают, что отпечатки пальцев следует уничтожать. Тебе не кажется все это странным, Мэттью?
– Кажется.
– Мне – тоже.
– Мы по разные стороны баррикады, Мори.
– Почему же? Я должен быть уверен, что арестован именно тот, кто нам нужен. Никогда не ловил рыбку в мутной воде, и мне совсем не хочется отправлять на электрический стул невинного человека.
– Так теперь ты думаешь, что Харпер невиновен?
– Я не говорю этого. По имеющимся у нас уликам мы должны были арестовать его и предъявить ему обвинение. Но он невиновен до тех пор, пока суд не скажет свое слово. Ведь именно так полагается по закону, Мэттью?
– В теории именно так, ты прав.
– Хотелось бы, чтобы именно так было и на практике, – сказал Блум. – А иначе получится, что я работал из рук вон плохо. Не горю желанием украсить розой петлицу фрака твоего подзащитного, если он в самом деле убил тех двух женщин. Но я тебе уже сказал: кое-что меня беспокоит. Мне надо получить от Харпера ответы на кой-какие вопросы. Постарайся сегодня вечером добиться успеха, Мэттью. Уговори его добровольно сдаться полиции.
– Попытаюсь.
– Договорились. Так ты хочешь осмотреть этот гараж?
Мы направились к дому Харпера, который как две капли воды был похож на дом Салли, расположенный неподалеку. Оба дома, наверное, строил один подрядчик, только дом Харпера был скорее серого, чем белого цвета, и участок огорожен не забором, а низкорослым кустарником, обозначавшим границы владения. Блум вытащил из кармана связку ключей.
– Пришлось писать расписку в получении, можешь представить? И это – офицеру полиции, – добавил он, покачав головой. – Забрал всю связку, потому что не знаю, какой из этих ключей от дома. У этого парня ключей больше, чем у тюремного надзирателя.
Блум перепробовал несколько ключей, пока наконец не нашел подходящего, отпер замок и потянул ручку вниз. Дверь гаража с грохотом поднялась.
Этот гараж ничем не напоминал гараж Ллойда Дэвиса в Майами, хотя они с Харпером занимались фактически одним делом. Гараж Харпера поражал царившим в нем порядком, хотя ни на полу, ни на стенах не было и дюйма свободного пространства. Все лежало на своих местах, весь товар, предназначенный для продажи. В гараже Дэвиса и на лужайке около дома в полном беспорядке валялись кучи всякого хлама. Гараж Харпера напоминал склад, в котором каждой вещи отведено свое место. На одной полке стояли радиоприемники, на другой – рамы для картин, на третьей – слесарно-водопроводная арматура, – все разложено по полочкам, не гараж, а Ноев ковчег. У одной стены – вешалки с женским платьем и верхней одеждой, каждая вещь – на своей вешалке. Рядом, у той же стены, поношенные мужские костюмы и куртки. Старые журналы сложены в картонные коробки, на которых рукой Харпера (частенько с ошибками) написаны их названия: «Нью-Йоркер», «Нэшенел график», «Ледиз хоум джорнал», «Харперз базар», «Тайм», «Плейбой». Даже личные инструменты Харпера были развешаны на доске, прибитой к стене, каждый инструмент в своем гнезде, – чтобы всем было ясно: это личные вещи хозяина, не продаются. Сразу бросалось в глаза пустое гнездо, предназначавшееся для молотка.
– Аккуратист, – сказал Блум.
– Верно, – согласился я.
– Так почему же он оставляет повсюду свои отпечатки пальцев?
На полке над верстаком выстроились в ряд разной величины банки, гвозди и шурупы, отличавшиеся по размеру и весу, разложены в разные банки, шайбы, гайки, болты, щеколды и дверные петли лежали в других банках. Отдельная полка для банок с краской и лаком, на ней же несколько банок скипидара, а дальше – пустое пространство, там, возможно, стояла канистра для бензина. Рядом с верстаком, у стены, газонокосилка, смазанная маслом и без единого пятнышка, ни единой травинки не зацепилось за ее режущие ножи. За ней, в самый угол было задвинуто что-то накрытое брезентом. Блум приподнял брезент.
Под ним оказалось несколько картин, написанных маслом. Относительно авторства одной из них не возникало ни малейших сомнений – это была работа Салли Оуэн. Нас поразил сюжет картины: на ней в страстном объятии сплелись тела черного мужчины и белой женщины. Мы с Блумом молча смотрели друг на друга. Следом за этой картиной стоял холст без рамы, плохая копия Рембрандта – «Мужчина с золотым шлемом». За ним – рыбачья лодка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74