Увенчанные то здесь, то там слабенькими неустойчивыми столбиками дымко
в хижины старателей приютились на склонах где-то позади. Куда они денутс
я? А впереди тянулась, слегка изгибаясь между холмами, неезженая давно уж
е, но хранившая следы многих взрывших ее копыт дорога. Она вела на юг, к теп
лу, то ныряя в сумрачные ельники, то выбираясь на подсвеченные склоны, пор
осшие рябиной и орешником. Туда, к берегам великой реки Ауд Мор, которую мы
зовем Отцом Рек, ушел еще один человек, к обществу которого я успел привяз
аться за эту зиму.
Теперь я понимаю Ч история эта началась в ту осеннюю ночь, когда забулды
га Пегаш, возвращаясь по обыкновению далеко за полночь из «Развеселого р
удокопа», свалился в собственный шурф и сломал шею. Не впервой ему было пр
оскальзывать навеселе между воротком и распахнутой по всегдашней беза
лаберности лядой, которая должна была прикрывать темную пасть шурфа, с т
ем чтобы добраться до вороха полуистлевших шкур и тряпья, служивших ложе
м для сна и отдыха. Но в эту ночь судьба распорядилась иначе.
Обнаружилась его смерть лишь на утро ближайшими соседями Ч мною и Карап
узом. Гробовая тишина в доме, из года в год встречавшем каждый рассвет отб
орной бранью и богохульствами, заставила нас насторожиться и пойти поин
тересоваться, в чем дело.
Пока Карапуз бегал за нашим выборным головой, который должен решать, что
делать в таких случаях, я стер ржавые глиняные разводы со лба и щек погибш
его. Пегаш лежал на отвале непривычно тихий и умиротворенный. Его мокрые
черно-белые пряди, облепившие голову, вызвали у меня чувство, похожее на ж
алость. Чувство, которое все мы давно разучились испытывать.
Голова Желвак долго ворчал, потирал кулаком пористый нос, озабоченный не
столько внезапной смертью одного из своих сотоварищей, сколько неотвра
тимой грядущей расплатой со сборщиками подати за бездействующий участ
ок.
В это время появился он. Невысокий, сухопарый, с длинным вещмешком, прихва
ченным, кроме обычных лямок, ремешком через лоб, как делают это носильщик
и-горцы на юге, он прошел сквозь скопившуюся к тому времени толпу зевак и
остановился рядом с телом. Желвак, прожженная каменная крыса, хоть и люби
л притвориться эдаким растяпой-лопушком, сразу понял, что к чему. По быстр
ому назначив похоронную команду, он увлек пришельца в перекошенную халу
пу Пегаша, и загрызи меня стуканец, если не содрал с него на пяток корон бо
льше, чем участок стоил.
То ли за безупречную выправку, то ли за суровый взгляд серых глаз ребята п
розвали моего нового соседа Сотником.
Пролаза и баламут Трехпалый даже выдумал душещипательную историю, кото
рой, впрочем, никто не поверил, о романтической любви и коварных интригах,
вынудивших бравого вояку искать забвения в разношерстной толпе старат
елей на отрогах Облачного кряжа. Сказка его, наполняемая всякий раз все б
олее увлекательными подробностями, была сущей ерундой, но на новое имя С
отник откликался.
Дни сменялись днями, складывались в месяцы. Заалели гроздья рябин на южн
ых склонах. Сотник не участвовал в шумных попойках в «Развеселом рудокоп
е», предпочитая закупать провизию в отдаленном от центра копей, тихом «Б
очонке и окороке». При встречах на приветствия отвечал, но кратко. Зачаст
ую Ч односложно. В беседы не ввязывался.
Как я уже говорил, парни кличут меня Молчуном, и, должен заметить, не без ос
нований. Но по сравнению с Сотником я выглядел странствующим проповедни
ком, ловящим души в придорожных трактирах. На правах соседа я заглядывал
к нему несколько раз и даже поделился опытом, как удобнее и безопаснее кр
епить рассечки кривыми еловыми стойками, надежнее и быстрее промывать и
змельченную породу, выискивая дымчатые топазы и золотистые гелиодоры, г
олубоватые аквамарины и зеленые смарагды. За пять с лишком веков интенси
вной разработки прииск обеднел настолько, что некоторым уже начинало ка
заться выгоднее перелопачивать старые отвалы, чем копаться в дырявых, ка
к йольский сыр, холмах.
Со временем наше с Сотником общение переросло в нечто вроде молчаливой д
ружбы. Ведь не худо посидеть с трубочкой, набитой душистыми соцветиями т
ютюнника, провожая взглядом прячущееся за зубчатую гряду близких гор дн
евное светило.
Как всегда с первыми заморозками, стайки алогрудых зензиверов облепили
рябины, а вслед за ними с полудня прибыл отряд сборщиков подати. Убогость
горной породы не умерила алчности высокородного ярла Мак Кехты. Вообще,
проклятые остроухие терпят нас на своей земле только потому, что сами не
хотят рыться в ней, как луговые собачки. И снисходят до общения со смертны
ми лишь два раза в год. Осенью, когда легкий морозец скует раскисшие от про
ливных дождей дороги, и весной вместе с первой травкой, после того, как спа
дут вспученные мутной талой водой горные ручьи. Уже много лет прошло с то
й поры, когда отбираемая ими доля действительно была десятиной. Но разве
станет перворожденный сид обращать внимания на такую безделицу? Особен
но когда речь идет о его достатке.
Они медленно ехали между участками с жалкими покосившимися лачугами, от
мечавшими устья шурфов. Из ноздрей длинношеих, прядающих ушами скакунов
вырывались клубы пара. Под изящными, как фарфоровые чашечки, копытами зв
онко хрустел молодой ледок.
А мы, жалкие насекомые, люди, угрюмо тянулись к истоптанному выгону перед
«Развеселым рудокопом». Это место мы гордо именовали площадью. И каждый
нес бережно завернутый в тряпицу драгоценный груз Ч кровью и потом добы
тые самоцветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17