– Да они разбили дверь в ризницу, чтобы спрятаться от выстрелов Гарви и его людей. Моя версия такая: когда Памела и эта девушка Прайор пошли через туннель в дом священника, они так спешили, что не заперли как следует потайную дверь.
Конкоран сказал:
– Как я понимаю, эта молодая особа Прайор оказывала негодяю Девлину повышенное внимание. Вы не думаете, что она могла как-то быть связана с этим делом?
– Не думаю. По словам Памелы, девушка горько сокрушалась по поводу всего.
– Еще бы, – сказал Конкоран. – Ну а какие потери с вашей стороны?
Кейн посмотрел на второй листок:
– Включая Шафто и капитана Мэллори, двадцать один убит, восемь ранены. – Он покачал головой: – Из сорока. Большой будет шум, когда дело станет известно.
– Если станет известно.
– Что вы хотите сказать?
– Лондон уже дает ясно понять, что это дело не должно иметь огласки. С одной стороны, не хотят пугать людей. Но с другой стороны, вы подумайте, что произошло: немецкие парашютисты спрыгивают на Норфолк, чтобы захватить премьер-министра! И почти что осуществляют свою цель! Это довольно страшно. А что это за Британский свободный корпус? Англичане – эсэсовцы! Представляете, как бы это выглядело в газетах? – Он вздрогнул. – Я бы этого проклятого человека повесил своими руками.
– Понятно.
– А теперь посмотрите на все с точки зрения Пентагона. Ударная американская часть, элита из элит, в боях с горсткой немецких парашютистов несет семидесятипроцентные потери.
– Не знаю, – покачал головой Кейн. – Это значит, что масса людей должна молчать.
– Идет война, Кейн, – сказал Конкоран. – А в военное время людей можно заставить делать, что им велят. Это просто.
Дверь открылась, и появился молодой капрал:
– Лондон снова на проводе, господин полковник.
Конкоран поспешно вышел. Кейн, выходя за ним, закурил сигарету и прошел мимо охраны. Он спустился по ступенькам и прошелся по террасе. Шел сильный дождь, было очень темно. В воздухе чувствовался запах тумана. Может, Конкоран прав? Возможно, и так. Мир во время войны достаточно сумасшедший, чтобы поверить чему угодно.
Кейн спустился в сад, и в то же мгновенье чья-то рука схватила его за горло, а в спину уперлось колено. Тускло блеснул нож. Кто-то спросил:
– Кто такой?
– Майор Кейн.
Фонарик вспыхнул и погас.
– Простите, сэр, капрал Бликер.
– Вы должны быть в постели, Бликер. Как глаз?
– Пять швов, майор, но все обойдется. С вашего позволения, сэр, я пойду.
Он растворился в темноте, а Кейн остался стоять, широко открыв глаза.
– Никогда до конца своих дней, – тихо сказал он себе, – я даже и не начну понимать людей, своих соплеменников.
* * *
По сводке погоды на всем Северном море вплоть до утра был ветер три-четыре балла со шквалами дождя и морским туманом.
Торпедный катер шел хорошо, и к восьми часам прошел минные поля и вошел в главный прибрежный судоходный проход.
За штурвалом стоял Мюллер. Кениг, подняв голову от лоции, на которой он тщательно проложил последний участок их курса, сказал:
– Мы в десяти милях восточнее Блэкни Поинт, Эрих.
Мюллер кивнул, напряженно всматриваясь в темноту:
– Этот туман не в нашу пользу.
– Ну, не знаю, – ответил Кениг. – Может, порадоваться ему, пока операция не кончится.
Дверь с грохотом отворилась, и вошел ведущий радист Тойзен. Он подал радиограмму.
– Из Ландсвоорта, господин лейтенант.
Взяв радиограмму, Кениг прочел ее, поднеся к лампе на штурманском столе. Долго смотрел на нее, а потом смял в комок.
– Что там? – спросил Мюллер.
– "Орел" взорвался. Все остальное – слова.
Наступила тишина. Дождь бил в стекло. Мюллер спросил:
– А нам какой приказ?
– Действовать, как я найду нужным. – Кениг покачал головой: – Подумать только. Полковник Штайнер, Риттер Нойманн – все это прекрасные ребята.
Впервые с детства ему захотелось заплакать. Он открыл дверь и выглянул в темноту. Дождь бил в лицо. Мюллер осторожно сказал:
– Конечно, всегда есть надежда, что некоторые из них выйдут живыми. Один или двое. Вы же знаете, как это бывает?
Кениг захлопнул дверь:
– Вы хотите сказать, что надо бы все-таки подойти туда? – Мюллер не ответил, и Кениг обернулся к Тойзену: – И вы тоже?
Тойзен сказал:
– Мы давно уже вместе, господин лейтенант. Я прежде никогда не спрашивал, куда мы идем.
Кенига наполнила отчаянная радость. Он хлопнул Тойзена по спине.
– Ладно, тогда передайте сигнал.
* * *
Во второй половине дня и вечером состояние Радла непрерывно ухудшалось, но он отказался лежать в постели, несмотря на просьбы Витта. После последнего сообщения Джоанны Грей он оставался в радиорубке, откинувшись в старом кресле, которое принес Витт, пока оператор связывался с Кенигом. Боль в груди не просто усилилась, она распространилась на левую руку. Он был неглуп и знал, что это значит. Да это было и несущественно. Все теперь было несущественно.
Без пяти восемь оператор повернулся к нему с победной улыбкой:
– Поймал их, господин полковник. Сообщение получено и понято.
– Слава богу, – сказал Радл и начал неловко открывать портсигар, но пальцы не слушались его, и Витт пришел ему на помощь.
– Осталась только одна, господин полковник, – сказал он, вытаскивая русскую папиросу и вставляя ее Радлу в рот.
Оператор лихорадочно писал текст в своем блокноте. Он оторвал листок и обернулся:
– Ответ, господин полковник.
Радл почувствовал странное головокружение и почти перестал видеть. Он попросил:
– Прочтите, Витт.
– Навестим гнездо. Некоторым птенцам может понадобиться помощь. Счастливо. – У Витта вид был растерянный: – Почему он добавил это слово, господин полковник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114