.. Просто тряпка... Этим его состоянием хорошо пользуются враги, и я боюсь, что не нынче так завтра случится несчастье.
Вспомнив стихи Саади, она сказала:
Умолкни, Саади' Зачем кричать напрасно?! В стенаниях твоих по вижу прока, друг, Узнав, что у тебя неважные доснечи, не огорчится тот, кто натянул свой лук.
А вам-то что? Зачем вам-то печалиться? Да пусть на его голову посыплются беды! Что вам, дорогой мой?
— Ах, мой знаток Саади, как вы беспечны! — сказал Шомурадбек, лаская жену.— Ведь если на голову хана посыплются беды, так и" нам несдобровать.
— Бог выше хана! — сказала жена.— Если богу будет угодно, ничего с нами не случится. Но, конечно, нужна осторожность. Осторожность и ум спасают человека от беды. Как говорит Низами:
Смирись и развяжи на лбу свой узелок: Ни мне и ни тебе свободы не дал бог
— Да,-- сказал Шомурадбек.— Нужно быть осторожным, особенно в наше время.
— Лучше вам сейчас отдалиться о г хана!
Приняв этот совет жены, Шомурадбек постарался не показываться на глаза придворным и ходил во дворец, только когда его вызывали. Он старался показать, что не сочувствует политике хана... Но было поздно.
Когда началось восстание, Шомурадбек вынужден был тоже бежать в Бухару с женой, детьми и всеми пожитками.
Сначала Бухара, несмотря на все ее мечети и медресе, базары и торговые ряды, которые, конечно, по богатству и блеску во много раз превосходили Коканд, не понравились Шомурадбеку и его жене. Но два сына их, учившиеся в школе, сразу оказались в восторге и от путешествия и от Бухары.
Эмир Музаффар хотел привлечь Шомурадбека к своему двору, использовать его храбрость и знания, но тот отговаривался, извинялся и отказывался от участия в делах. Худояр помог ему, сказав эмиру, чтобы тот из уважения к нему, хану, оставил Шомурадбека в покое. Как бы там ни было, но эмир дал Шомурадбеку какую-то должность и назначил содержание, пригласил его бывать во дворце хоть каждый день. Шомурадбек поселился в одном из эмирских домов, в квартале Арабон. В первые же дни он приказал вырыть там колодец и вывел из него воду на двор, разбил цветники, посадил виноградные лозы, постарался сделать жилище хоть немного похожим на свой кокандский дом. По целым неделям он никуда не выходил, с кетменем в руках работал в цветнике, таскал воду, обрезал лозы, разводил цветы. Когда жена спешила ему на помощь, он говорил, глядя на нее с благодарностью:
Только в доме своем — и покой, и отрада. Здесь не учат тебя, что — не надо, что — надо. Для мудрейших свой угол — прекрасней стократ, Чем дворец Кей-Хосрова, чертог Кей-Кубада.
— Так не браните же Бухару,— говорила ему жена.— Если вернетесь в Коканд, опять вам придется сидеть с ханом в Урде, опять начнется «царство Кей-Кубада и Кей-Хосрова».
— Ты права,— говорил Шомурадбек,— поэтому Бухара мне теперь нравится. Тем более что тут много умных и ученых людей и мы свободно объясняемся с ними.
Вот так и вышло, что Шомурадбек остался жить в Бухаре и совсем избавился от кокандского хана. При эмире Абдулахаде его сыновья получили чин мирахура и стали амлякдарами, уехали в Пирмаст, и Шомурадбек с женой остались одни в своем красивом доме, утопавшем в зелени, и квартале Арабон. Жена Шомурадбека, которая не любила сидеть без дола, собрала соседских девочек и стала обучать их, читала с ними книги, а вечерами при свете лампы с круглым фитилем вышивала, рассказывая мужу любовные истории. Шомурадбек сто раз благодарил бога, что у него гпкая разумная жена.
С такой женой,— говорил он,— мне нечего больше желать. Хлеб н.-ип насущный дает нам господь, дети выросли и нашли свою дорогу, а для мгня только ты и твои беседы — вот и все!
Это так,— отвечала жена,— но и совсем избегать людей, отка-илиатьси от общества нехорошо. Говорят, что эмир Абдулахад любит шн.жю и сам пишет стихи... Надо, чтобы вы хоть изредка наведывались но дворец: покажетесь и уйдете — это будет неплохо.
Плохо будет! — решительно отвечал муж, и наступало молчание. Жени продолжала вышивать, потом говорила:
— Был такой поэт — Хиджлат, как-то прочитала в одной антологии такие его стихи:
Полезным быть, Хиджлат,— вот жизни смысл и суть. Коль ты — не царский зонт, так просто тенью будь!
— Не хочу быть ни царским зонтом, ни тенью от стены. Я люблю тебя, очарован тобой и никого знать не хочу!
Весной 1896 года в семье Шомурадбека появилось еще дитя — дочка, которую назвали Хамрохон.
— У тебя до сих пор не было дочерей,— говорил довольный Шомурад-бек,— ты была одна у нас женщина, а теперь у тебя подруга, красивая, как ты.
— Какой араб хулит свое кислое молоко? — смеялась жена.— Вы хвалите, потому что это ваша дочь!
— Нет, ты только посмотри на нее!
Это будет пери, а не девушка! И в самом деле, Хамрохон стала пери-девушкой. Всякий, кто видел
ее еще в десятилетнем возрасте, изумлялся ее красоте. Черные манящие глаза, черные брови, сросшиеся и изогнутые, как тетива лука,— так уже сотни лет рисуют поэты брови своих возлюбленных,— рот, подобный бутону розы, маленькая родинка в уголке губ... Как будто про нее сказал Саади:
Что лица всех других — с твоим лицом в сравненье?.. Нет у других того и вида, и значенья!
Жена Шомурадбека рано начала учить дочь грамоте. Подражая матери, Хамрохон увлекалась стихами и пением, ее приятный голос выделялся среди голосов подруг. Ее начитанность и остроумие порой ставили в тупик даже взрослых. Самым любимым ее занятием была игра «байта-барак»: играющие состязались в знании стихов. Она была любимицей в семье, никто ни в чем не мог ей отказать, никто не говорил ей грубого слова. Отец и мать ласкали, говорили с ней всегда нежно, дрожали над ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123