— Бог — наш владыка! — сказала Оймулло.— Будьте осторожны! Фируза, ты особенно. Если эмир начнет то, что задумал, нрав его переменится, и он не простит нам, маленьким людям...
— Знаю, раненая змея еще страшнее.
— Я не боюсь! — сказала Оим Шо.— Чем жить как в могиле, лучше уж умереть. Но я легко не дамся. Вот если бы джадиды приняли меня к себе, я бы в одну ночь подожгла Арк и загородный дворец.
— Вот оттого джадиды и не принимают вас к себе! Вы как нетерпеливый влюбленный:
Соловей, тоской исходим вместе — ты и я. Стонем, если нет от розы вести,— ты и я.
— Ну, уж вы и скажете! — пришла в восторг Оим Шо.— Я читала Возеха, он хорошо сказал про нас с вами:
Что ж опять коришь меня любовью ты, аскет?! Оба мы не знаем благочестья - ты и я.
— Терпение и выдержка! — сказала Оймулло.— Придет время, все успокоится, и вы еще увидите расцвет своего счастья. А теперь я уйду. Газету, как мне поручено, оставляю у вас. Хотите — уничтожьте, хотите — сохраните.
— Не уничтожу, пусть придут, пусть найдут! Я всю вину на них свалю! Но Оим Шо ошибалась. Узнав, что она читает газеты, что будто бы она
«заодно с джадидами», эмир рассердился. Он строго обошелся с ней, спрашивая, откуда у нее газета. Оим Шо попыталась свалить все на мать, доказывала, что это клевета, что все подстроено его матерью. Но не стал слушать, не поверил ей, сказал угрожающе, что, если опять в комнатах найдут газету, ей плохо будет. Оим Шо пыталась вернуть эмира, но ничего не вышло. Эмир, разгневавшись, ушел.
Оим Шо не испугалась, гнев охватил все ее существо. Служанки ей, что, прежде чем прийти к ней, эмир побывал у матери... Значит, пируха повинна в том, что он был груб с ней. Если так пойдет дальше, может наделать много бед. Эмир не очень умен, слушается мать как теленок... Нет, она, Оим Шо, так просто не сдастся! Пусть сначала мыть мира сгорит, превратится в пепел позвала свою самую любимую служанку, которой доверили ночью мы сделаем то, что задумали.
— Подожжем?
— Да, сожжем все, превратим в пепел! - сказала Оим Шо.— Слушай! В полночь, когда все уснут и все успокоится, встань потихоньку и иди в комнату с двумя дверями, выходящими в разные стороны. Из этой комнаты пройдешь через чуланчик в высокое помещение, обращенное на север. В эгом помещении много всякого добра, одеял, курпачи, помни это и не наткнись на что нибудь, не упади! Дальше будет чуланчик при покоях государыни, конечно, он заперт изнутри на цепочку. Ты принесешь с собой масляную тряпку, зажги ее и подсунь под дверь — внутрь. И все! Когда вернешься, получишь два золотых!
- Хорошо! — сказала девушка.
В эту ночь у дастарханщицы при покоях матери эмира, одной из самых приближенных и доверенных лиц государыни, были свои планы. После ужина матушка-государыня быстро прочитала последний намаз и велела готовить ей постель.
-- Не знаю, почему я стала такой соней,— сказала она, почесывая свое жирное тело.— Или это весна так размаривает человека?
— Это весна,— поддакивала дастарханщица,— весной здоровый человек делается сонливым, говорят. А государыня-матушка, слава богу, здорова, вот ее и клонит в сон.
Это очень хорошо. Не позвать ли Оймулло Танбур, чтобы убаюкала вас музыкой?
— Не надо,— сказала мать эмира, с помощью служанки стащила с себя платье, в одной рубашке легла в постель, и ее полное тело утонуло в пуховых одеялах.
Дастарханщица сказала служанкам, чтобы шли спать, оставила только самую надежную женщину и просидела с ней, болтая, почти до полуночи. Потом она встала, вошла в спальню, на цыпочках подошла к постели старухи и увидела, что та спит, мирно похрапывая. Тогда женщина подошла к двери чулана и осторожно открыла ее. Сердце ее сильно билось, руки дрожали, ведь без разрешения государыни никто не имел права войти в кладовую. Правда, она иногда заходила туда, но только по приказу старухи: брала, что велено, и выходила, провожаемая ее подозрительным взглядом. И теперь, прежде чем войти, она обернулась и посмотрела на постель. Старуха спала. Решив, будь что будет, дастарханщица вошла в кладовую. В этой большой просторной комнате хранились богатства старой государыни — многочисленные сундуки, шкатулки с драгоценными камнями и золотыми вещами. Женщина хорошо знала расположение вещей в кладовой, поэтому из осторожности притворила дверь в спальню. Но то ли второпях, то ли с испуга, она нечаянно хлопнула дверью. От стука мать эмира проснулась и спросила: «Кто там?» Женщина застыла на месте, не зная, что делать. Она проклинала себя за то, что, не довольствуясь тем, что удавалось стащить днем, захотела теперь, ради свадьбы дочери, ночью взять какую-нибудь золотую вещь подороже,— и вот попала в беду. Если старуха позовет ее, сбегутся служанки, найдут ее в кладовой — тогда она всего лишится и угодит в тюрьму.
Минуты казались ей годами. Но старуха государыня, почесавшись, повернулась на другой бок, и опять послышалось ее мирное посапывание. «Слава богу»,— вздохнула дастарханщица. Но и теперь еще она не осмеливалась пошевельнуться, даже дышать. Вдруг, в эту самую минуту, с другой стороны, за дверью, которая вела из кладовой в помещение, где хранились одеяла и разные другие вещи, послышался шорох, чьи-то шаги, кто-то попробовал дверь, словно хотел убедиться, заперта ли она. Дверь была закрыта на цепочку и не поддалась. Потом послышалось чирканье спичек, и темная кладовая вдруг озарилась пламенем.
Женщина сначала ничего не поняла и словно окаменела. Потом ум ее сработал, она поняла злое намерение, громко закричала, ногами затоптала горящую тряпку и, открыв цепочку, вбежала в соседнее помещение. Там было полутемно, но свет, проникавший через окна, помог ее глазам, привыкшим к темноте, разглядеть убегающую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123