После бани я надел новую одежду и вернулся в дом, где уже был готов плов. Ночью я прекрасно выспался. За два-три дня отдохнул, совершенно гъришел в себя, даже присоединился к Мулладусту-пьянице, выпил с ним вина.
Хорошее вино, оказывается, лечит душу изгнанника.. Я там привык к выпивке. Ты знаешь, ведь раньше я не пил вина, и даю тебе слово мужчины, что вот эта пиала будет последней — наливай1 .
Прошло дней десять. Я спокойно жил в мехманхане Халима, а из Бухары доходили ужасные вести. Мы узнали, что эмир и муллы пришли в ярость, начались казни джадидов, страшная резня. Связь между Бухарой и Туркестаном была прервана, всякие сношения с Россией прекратились. «Как хорошо,— говорил я себе,— что я покинул Бухару, а то меня уже, наверное, сейчас свезли бы мертвого из Арка».
Халим-джан каждый день уходил на два или три часа — учить ребят в школе, а вернувшись, был со мной. Каждый день мы с ним ходили в гости, угощались, беседовали,— видно, он старался развлечь меня, чтобы я не скучал. Однажды я сказал ему:
«Не надо, не делай этого. Хватит и того, что я у тебя в гостях. Занимайся своим делом, я не буду скучать, найду себе занятие,».
Я купил на базаре книги, стал понемножку читать, надеялся подыскать себе какую-нибудь работу,— так я говорил другу.
Но Халим-джан продолжал заботиться обо мне. Как-то вечером он все же ушел на собрание. У меня болела голова, я не выходил на улицу, лежал в мехманхане. Вдруг со двора вошла Халимахон. На ней было красное атласное платье — темная комната словно осветилась при ее появлении. Жилетка из красного бархата облегала ее грудь. Лицо ее, белое, как катта-курганская булочка, пылало румянцем, глаза под длинными черными бровями казались темными и манящими, на нежных губах играла ласковая улыбка... Словом, это была не земная женщина, а ангел небесный, в ее красоте была какая-то сверхъестественная влекущая сила...
«Вам нездоровится, у вас голова болит,— сказала она заботливо.— Я пришла постелить вам постель... Хотите, я заварю чаю?»
Ты знаешь, я никого на свете не боюсь, но в этот миг руки и ноги у меня похолодели, сердце сильно забилось, и я так смутился, что не мог выговорить ни слова.
«Напрасно,— сказал я,— вы напрасно побеспокоились... я сам все сделаю».
«Вы — наш дорогой гость,— сказала она ласково,— вы — названый брат Халим-джана, как же мне не беспокоиться?»
Эти ласковые слова окрылили меня.
«Да,— сказал я, осмелев,— я названый брат Халим-джана, и потому я и счастлив и несчастлив».
«Избави вас бог от всякого несчастья! — сказала она.— Почему это вы считаете себя несчастным?»
«Потому что я лишен возможности любить вас, дорогая».
«Что? Что? — сказала она, не сразу поняв мои слова.— Любить меня? О чем вы говорите?»
«Признаюсь вам, моя дорогая, что едва я взглянул на ваше лицо в первый раз, как тотчас потерял свое сердце. На этом свете лишь вы одна...»
«Перестаньте, бесстыдник! — прервала она меня строго и быстро пошла к двери.— Я думала — вы человек, а вы, оказывается, просто грубое животное. Хоть бы, по крайней мере, уважали нашу хлеб-соль! Мой муж работает, ему в горло кусок не пойдет без вас, а вы так себя ведете! Стыдно, стыдно, стыдно! Это не по-человечески!»
Она хотела уйти, но я подбежал к двери и загородил ей путь.
«Простите, простите меня, извините, ради бога! — сказал я, засмеявшись.— Это был вам экзамен, испытание. Да, теперь я знаю, что вы верная жена и честная женщина. Халим-джан так вас хвалил мне, говорил, что вы стремитесь к свободе, хотите снять паранджу, и у меня явилось подозрение, я решил вас проверить. Слава богу, вы хорошая жена и действительно выше всех похвал!»
«Разве можно так испытывать? — сказала о«а, не переставая сердиться.— Я с первого же дня почувствовала, что вы не тот человек, с каким можно обращаться по-родственному... Вы смотрели на меня нечистыми глазами...
Но я молчала из уважения к мужу... А вот теперь мне все ясно!»
«Что ясно? — сказал я серьезно.— Да неужели я на свою сестру, на жену Халим-джана, могу смотреть дурными глазами? Стыдно, Халимахон, стыдно! Вы простите меня, забудьте мою шутку и не говорите ничего Чилим-джину, а то вы и меня унизите, и себе жизнь испортите».
«Почему это испорчу жизнь?»
«Потому что, как бы там ни было, Халим-джан начнет в вас сомневаться, скажет, что вы дали мне повод говорить вам любезности. Поэтому, моя дорогая сестра, пусть этот разговор останется между нами. Через несколько дней я уеду отсюда, будьте покойны!»
«Ну хорошо, я ничего не скажу Халим-джану, но вы знайте, я не из таких женщин, как вы думали!» — сказала она и ушла.
Я услышал, как она накинула цепочку на калитку, ведущую на женскую половину.
Я вернулся в мехманхану и сам удивился своему поступку. Как нехорошо получилось! Проклятая Халимахон не попалась на удочку... Дай бог, чтоб она не рассказала Халиму!.. Но что же делать? Шайтан говорил мне: «Перепрыгни через дувал, войди к ней и покажи этой «честной женщине», что ты умеешь добиваться своего, удовлетвори свое желание и тогда посмотришь, кому она будет жаловаться». Но голос бога говорил мне, что это нехорошо, что я жил в этом доме как родной, что нужно сдержаться, нужно смирить свое сердце, глаза и руки. «Ты пришел сюда как странник, тебе некуда было идти, у тебя нет ни пристанища, ни защитника, зачем же ты хочешь быть таким коварным со своими благодетелями? Лучше найди себе работу и уйди отсюда, уйди от греха!» И я послушался голоса бога, прогнал шайтана и сказал себе, что уйду отсюда. Что? Жаль, что не всегда человек, послушав бога, прогоняет шайтана? Не знаю. То ли бог дремлет иногда, а шайтан делает свое злое дело, потом наступает раскаяние, да уж поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123