Симона невольно сравнивала его с Шарлем, человеком, которому она с детства была предназначена в жены. Она сама удивилась, насколько изменилось ее представление о нем. Ей припомнились его светлые, соломенного цвета волосы, тонкие, необычные черты лица, спокойные манеры. Симона годами считала его блестящим представителем мужской половины человечества, воплощением идеального мужа. Теперь она понимала, что такое мнение сформировалось у нее от недостатка жизненного опыта и отсутствия сравнений, ведь, кроме Армана, она почти не видела других мужчин.
Сейчас она думала, что Шарлю недостает стойкости и темперамента, в нем чувствуется слабость натуры. Вот Николас совсем иной. И того и другого у него в избытке!
Вскоре ей стало не до праздных размышлений. Кавалькада въехала в деревню. Трактир, приземистое двухэтажное здание под соломенной крышей, стоял в самом начале деревенской улицы, вдоль которой тянулись ветхие постройки. В полях виднелось несколько убогих домиков. Еще дальше возвышалось мощное каменное сооружение. Высокие квадратные башни с крестами указывали на его духовное назначение. Здесь обитали те, кто посвятил свою жизнь молитве, однако мрачный вид монастыря заставил Симону содрогнуться.
Когда она придержала коня, Николас оказался рядом. Оторвав взгляд от монастыря, Симона заметила, как напряженно смотрит ее муж, и положила руку ему на плечо. Ник легко подхватил ее из седла и опустил на землю, и только тут она почувствовала, как ноют все мышцы, а ноги не желают слушаться.
– Мерси, Ник, – улыбнулась Симона. – Завтра я буду выглядеть ужасно, у меня ноги не гнутся.
– Ты чудесно выглядишь, – коротко отозвался Ник, взял ее за руку и повел в темный проем трактирной двери. Они прошли через общий зал к узкой крутой лестнице и поднялись на второй этаж. Комнатка была крохотной. Убогая кровать примостилась под скатом крыши. В углу на маленьком столике стояли таз и щербатый кувшин. Больше в комнате ничего не было. Маленькое окошко выходило на лес позади трактира. Симона ощутила странное облегчение от того, что ей не придется смотреть из окна на тот мрачный монастырь.
– Я пойду распоряжусь насчет обеда, – прервал ее мысли Ник. Симона отметила его настороженный взгляд в сторону окна. – Тебе нужно что-нибудь достать из поклажи?
– Я бы хотела переодеться и смыть с себя дорожную пыль. Нельзя ли поднять сюда один из моих сундуков?
Ник шагнул к двери:
– Я сейчас прикажу.
Симона не успела его поблагодарить, как дверь захлопнулась. Николас был явно чем-то недоволен, но, вспоминая подробности приезда в Уитингтон, Симона так и не обнаружила причины его испорченного настроения.
Она снова выглянула в окно. Густые, по-осеннему темные леса окружали деревню плотным кольцом. Быстро темнело. Симоне вдруг стало не по себе, ей захотелось, чтобы рядом был Дидье. Она целый день не видела брата. Может, он, как всегда, появится к вечеру? А может, он решит оставить мужа и жену наедине, и это даст им шанс сблизиться?
– Думаю, это наверняка подняло бы настроение Николасу, – вслух произнесла Симона и захихикала над тем, каким способом пытается прогнать грусть, навеянную вечерним пейзажем.
В дверь застучали.
– Леди Фицтодд! Я принес сундук.
– Войдите, – отозвалась Симона, и в двери показался огромного роста возница, который с легкостью нес тяжеленный сундук, как будто он был невесомым. Симона поблагодарила, и возница хотел уйти, но тут Симона обнаружила, что произошла ошибка. Этот резной сундук с потемневшими от времени медными засовами принадлежал Порции. Ее собственный багаж выглядел куда скромнее. – Прости меня, но… – начала она, но возницы уже и след простыл. – Ничего не поделаешь, – утешила она себя и с некоторым испугом стала разглядывать эту темную махину. В последний раз она видела вещи матери еще до ее смерти. Этот сундук Порция уложила сама, готовясь к празднествам в честь свадьбы дочери. – У мамы были красивые платья. Теперь они мои. Почему бы не переодеться в одно из них?
Она опустилась на колени и дрожащими пальцами стала выбирать нужный ключ из висящей на поясе связки. Замок открылся очень легко, но с таким ужасающим скрипом, что у Симоны заколотилось сердце. Взяв себя в руки, она приподняла тяжелую крышку.
Запах материнских духов ударил в ноздри. Симона тотчас припомнила ее облик: длинные темные волосы, сверкающие черные глаза с крошечными морщинками в уголках. Ее решительные манеры, таинственная улыбка, когда мама готовилась вручить дочери очередной подарок, – все тысячи мелочей всплыли в памяти под действием мускусного и такого женственного аромата.
– Мама, – прошептала Симона, как во сне, потянулась к лежащему сверху розовому платью, прижала его к лицу и глубоко вздохнула.
«Симона, носи это платье чаще. Это мой любимый цвет, тебе он тоже к лицу».
Она выпустила платье из рук, оно упало ей на колени, а Симона уже потянулась за следующим.
«Тебе нравится этот фасон? Хочешь, я тебе тоже такое закажу?»
Каждая юбка или рубашка – розовая, зеленая, темно-синяя – будила в памяти Симоны какие-то слова Порции. В душе поднималась прежняя горечь утраты.
«Где Дидье? Где мой дорогой мальчик?»
«Симона! Шарль приехал. Вы собрались покататься верхом?»
«Иди к себе, дочка. Папа мной недоволен. Нам надо поговорить».
«Это всего лишь царапина, дорогая. Не бойся. Папа меня не обидит».
Когда Симона наконец вынырнула из темного и холодного озера воспоминаний, вокруг нее пышным ворохом лежали разноцветные платья. Она вынула всю одежду, но на дне было еще много вещей. По бокам сундука лежали связки пергаментных свитков, пожелтевших и растрескавшихся от времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92