После таких оскорбительных слов Полидоро плюнет ему в лицо, выхватит из кармана чековую книжку и крикнет, что, раз так, сеу Мажико, я выкупаю гостиницу. Назовите цену, и я тут же выпишу чек.
Мажико поджидал его у дверей: он был уверен, что Полидоро не заставит себя ждать. Это он, Мажико, предвидя дни апогея для гостиницы «Палас», послал Франсиско на вокзал.
– Я сам провел дону Каэтану в ее номер, – с чувством сказал он.
Полидоро не обратил на него особого внимания, прошел мимо дверцы старенького лифта и стал подниматься по лестнице: боялся, как бы лифт не застрял между четвертым и пятым этажами. Шагая по ступенькам, он придумывал первую фразу: надо было, чтобы она выражала его страсть, но не выходила бы за рамки хорошего тона.
На площадке третьего этажа вспомнил первую улыбку Каэтаны. Сначала он не хотел идти в цирк, других дел хватало, но афиша, на которой было изображено загримированное женское лицо, заставила его изменить мнение. Купил билет, решив посидеть в цирке минут пятнадцать: театр он не любил. Но стоило ему увидеть, как Каэтана рядом с дядей, Данило и другими актерами произносила какие-то слова и двигалась по арене грациозно и в то же время трогательно, на него нахлынул поток нежности. Чтобы заглушить боль от вонзившейся в сердце стрелы амура, Полидоро захлопал в ладоши. Каэтана, приложив руку к сердцу, раскланивалась перед рукоплескавшей публикой, непривычной к смертоносным молниям искусства, сочетавшимся в тот вечер с черными тучами на небе.
Зайдя за кулисы выразить свое восхищение, Полидоро удивился, что у этой женщины такое редкостное для Бразилии имя.
– Чему удивляться, для странствующей актрисы Каэтана – вполне подходящее имя. Может, вы хотели бы, чтобы я прозывалась Дульсинеей Тобосской, которая тоже была жертвой чужих иллюзий?
Полидоро ничего не знал о Дульсинее, но Каэтана этому не удивилась. Она и сама не могла бы объяснить, каким образом бродячая жизнь незаметно просветила ее, хотя не всегда в нужном направлении.
Когда она жестикулировала, Полидоро понимал, что эта женщина может оставить на его сердце неизгладимые отметины: длинные пальцы с накрашенными заостренными ногтями трепетали над высокой грудью, точно пташка на ветке дерева с опавшими листьями.
Желая показать свою галантность, Полидоро склонил голову в знак того, что поражен в самое сердце, которое трепещет от любви. Этот жест получился у него, разумеется, неестественным. И тут же Полидоро забеспокоился, как бы за кулисами не появилась Додо и не устроила сцену вроде тех, которые видела в кино, в ту самую минуту, когда он делал первую попытку внушить актрисе какие-то иллюзии на свой счет. Но больше всего он боялся, что Каэтана окажется иностранкой с бразильским подданством и что, прибыв издалека, она неподвластна влиянию духа тех краев, где ей приходится бывать: ни одна земля не заставит человека отказаться от тех иллюзий, которые остаются для него родными.
– Уделите мне хотя бы полчаса. – Умоляющий тон, каким были произнесены эти слова, раздосадовал Полидоро.
Каэтана посмотрела на часы.
– Только одни часы отсчитывают время для моего сердца: это часы искусства, им не нужно стрелок. Поэтому на сцене или на арене я произношу каждую реплику в таком темпе, в каком этого требует искусство. Бывают фразы, которые занимают целую минуту, иногда они поглощают следующую фразу или же вызывают злость у нетерпеливой публики. А вы о каких часах говорите? – Каэтана с грустью посмотрела на выцветшую парусину цирка-шапито.
Полидоро испугался. Мечта о любви ранила его насмерть, точно отравленная стрела. Он не мог стать рабом иллюзии. Вспомнил задумчивый облик кинозвезд – все они думают об одном: как бы поработить мужчину.
– Я пробуду здесь, сколько мне понадобится. Никто не сгонит меня с моей собственной земли: Триндаде пока еще мой город. Моя родина, понятно? – заявил он, дав волю своему тщеславию землевладельца.
Белые, черные и розовые перья, украшавшие прическу Каэтаны, задрожали, свидетельствуя о ярости. Каэтана выступала в костюме дамы полусвета, которой судьба уготовила наказание, вполне удовлетворяющее общество, и она напустилась на Полидоро:
– Кто вы такой, чтобы брать из рук Господа Бога бич судьбы в свои руки?
Каэтана торжественно и с театральным пафосом смешивала фразы, выражавшие ее чувства, с репликами из пьес своего репертуара, причем сама не могла бы отличить одно от другого. Эта женщина все больше приводила в замешательство Полидоро. Наверняка она путала его с каким-то своим врагом прошлых лет, образ которого вновь возникал перед ее мысленным взором, когда ее мучили бессонница и голод.
– С каких это пор вы мой господин? – Каэтана точно заведенная продолжала все в том же тоне.
Ее последняя фраза не сразила, а воодушевила Полидоро. На редкость непринужденно разыгранная сцена могла получить продолжение вне стен артистической уборной и в конечном счете привести их в постель, о чем говорил ему инстинкт мужчины.
– Великолепная роль! – Полидоро пытался подыграть актрисе, несмотря на свое равнодушие к сценическому искусству. – Из какой пьесы эта фраза, типичная для владелицы энженьо или фазенды?
Каэтана удивилась простодушию и страстности собеседника. Его упрямство и попытка подыграть ей вызвали у нее смех.
– Что вы смеетесь? – недоверчиво спросил он, боясь, как бы смех не развеял зарождающееся чувство.
– Я пошла на сцену только для того, чтобы играть сильных женщин, одно слово которых может поработить или убить мужчину. Когда-нибудь сыграю Клеопатру и в минуту самоубийства умру как царица наперекор жестокости римлян и безразличию Антония.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127