– Я не выйду из дома, пока не отрастут волосы.
– Но, Лилиан, это займет много времени. Ты не можешь пропустить столько занятий.
– Да я умру от стыда, когда ребята в школе увидят меня такой, – я перевела взгляд на одеяло, – особенно, если Нильс увидит.
– Ты сделаешь то, что тебе сказала мама. Будешь носить капор.
– Они будут смеяться надо мной. Уж Эмили об этом позаботится, – проговорила я. Лицо Евгении опечалилось. Казалось, она тает от каждого грустного события. Я чувствовала себя ужасно, потому что была не в состоянии подбодрить ее или смягчить боль. Никакие развлечения или шутки, смех не могли облегчить мои страдания и забыть случившееся.
В дверь постучали и, повернувшись, мы увидели Генри.
– Здравствуйте, мисс Лилиан и мисс Евгения. Я зашел просто сообщить вам… ну, сообщаю вам, что ваше инвалидное кресло нужно еще пару дней проветривать, мисс Евгения. Я помыл его на сколько это было возможно, и как только запах окончательно исчезнет, я принесу назад.
– Спасибо, Генри, – сказала Евгения.
– Будь я проклят, если я знаю, как оно попало в мастерскую, – сказал Генри.
– Мы знаем, как, Генри, – сказала я ему. Он кивнул.
– Я нашел неподалеку одну из моих ловушек на кроликов, – сказал он. Генри покачал головой. – Странно, очень странно!
– Куда ты? – спросила Евгения, когда я встала с ее кровати, уставшая и безразличная ко всему.
– Назад, наверх, лягу спать. Я устала.
– Ты придешь после обеда?
– Я постараюсь, – сказала я.
Я ненавидела себя такую, жалкую, особенно перед Евгенией, которая заслуживает жалости к себе, как никто другой, уж я то знала, но… Но мои волосы были такие красивые! Их длина, блеск, мягкость и богатство цвета делали меня взрослее и более женственной. Я знала, как мальчишки смотрели на меня. Теперь никто не обратит внимания на меня, разве что только посмеются над маленькой идиоткой, обрызганной скунсом.
В конце дня Тотти зашла ко мне, чтобы сообщить, что пришел Нильс и спрашивал обо мне и Евгении.
– Тотти, ты сказала ему, что произошло? Ты не сделала этого, правда? – закричала я.
Тотти пожала плечами.
– Я не знала, что еще ему сказать, мисс Лилиан.
– Что ты сказала? Что ты ему сообщила? – спросила я.
– Я просто сказала, что на вас напал скунс в мастерской, и вам пришлось отстричь волосы.
– О, нет!
– Он все еще внизу, – сказала Тотти. – Миссис Буф разговаривает с ним.
– О, нет, – снова застонала я, упав на кровать. Я так стеснялась, что и не думала показаться ему на глаза.
– Миссис Буф сказала, что вам следует спуститься и поздороваться со своим гостем.
– Спуститься вниз! Никогда! Я не покину эту комнату, нет! И скажи ей, что во всем виновата Эмили.
Тотти ушла, а я снова завернулась в одеяло. Мама не пришла навестить меня. Она уединилась со своей музыкой и книгами. Наступил вечер. Папа вернулся домой, я услышала его тяжелые шаги в холле. Когда он подходил к моей двери, я задержала дыхание, ожидая, что он зайдет посмотреть на то, что случилось и будет задавать мне вопросы, но он прошел мимо. Или мама ничего ему не сказала, печально думала я, или представила все так, как-будто ничего особенного не случилось. Позже папа опять прошел мимо моей комнаты, спускаясь к обеду, и опять не зашел ко мне. Тотти пришла, чтобы сообщить мне, что обед готов, но я сказала ей, что не голодна. Не прошло и пяти минут, как она вернулась, запыхавшись от бега по лестнице, и сказала, что папа настаивает на моем присутствии.
– Капитан сказал, что ему все равно, притронетесь вы к еде или нет, но вы должны занять свое место за столом, – сказала Тотти. – Он так рассержен, просто рвет и мечет от ярости, – добавила она. – Вам лучше спуститься, мисс Лилиан…
Неохотно я поднялась с кровати. Я в оцепенении посмотрела на себя в зеркало и затрясла головой в надежде, что все исчезнет, но ничего не изменилось. Я чуть было не разрыдалась снова. Лоуэла, конечно, сделала все, что было в ее силах, но она просто подстригла меня так коротко, как только могла. Одни пряди были длиннее других, а возле ушей подстрижены очень неровно. Я повязала голову одним из маминых шарфов и спустилась вниз.
Эмили сардонически улыбнулась, когда я села за стол. Затем это выражение сменилось ее обычным осуждающим взглядом. Эмили сидела прямо, сложив руки. Возле нее лежала открытая Библия. Я посмотрела на нее с такой ненавистью, на какую только была способна, но ее серые светящиеся глаза говорили, что случившееся доставило ей огромное удовольствие.
Мама улыбнулась. Папа внимательно меня оглядел, и его усы пришли в движение.
– Снимай шарф, когда ты за столом, – приказал он.
– Но, папа, – простонала я, – я выгляжу ужасно.
– Тщеславие – это грех, – сказал он. – Когда дьявол хотел соблазнить Еву в Раю, он сказал ей, что она красива как Бог. Сними это.
Я помедлила, надеясь, что мама придет мне на помощь, но она сидела спокойно, и только лицо ее выражало страдание.
– Сними это, я сказал! – приказал папа.
Я повиновалась, опустив взгляд. Когда я подняла глаза, то увидела, как довольна Эмили.
– В следующий раз будь более внимательной и осторожной, – сказал папа.
– Но, папа…
И не успела я продолжить, как он поднял руку.
– Я не хочу больше слышать о случившемся. Я достаточно наслушался от твоей мамы, Эмили…
Эмили улыбнулась, ее лицо светилось; она заглянула в Библию.
– Господь – мой пастырь, – начала она. Я не слышала, что она читает. Я сидела, и мое сердце было холодным, как камень. Слезы потоками стекали по щекам и капали с подбородка, но я не вытирала их. Даже, если бы папа заметил, ему было бы все равно. Как только Эмили закончила чтение, он принялся за еду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108