Эта потребность сжигала ее. Однажды она удрала с семейного обеда под совершенно немыслимым предлогом — якобы следовало предупредить консьержку о том, что в подвале кран дал течь. На вопрос мужа, нельзя ли это отложить до десерта, она ответила отрицательно.
А все потому, что она разглядела под окнами на углу дома разбитые стекла телефонной будки и болтающуюся трубку.
Ей были знакомы все кабинки в округе, и каждой из них отводилась своя роль: от самых приближенных к семейному очагу и оттого рискованных, используемых лишь в случае крайней необходимости, до самых дальних, предназначенных для нескончаемых нашептываний («Я люблю тебя. — Я сейчас приду. — Ты же знаешь, что это невозможно» и т. п.).
В ту ночь все кабинки, и даже ту, что у метро, и ту, что напротив Министерства вооружений, постигла одинаковая участь. А аппаратом в холле больницы Неккер нельзя было воспользоваться, поскольку время посещений давно закончилось.
Несолоно хлебавши вернулась она домой.
— Где ты была? — поинтересовались домочадцы.
Что тут ответишь. Можно лишь запереться в ванной и, отключившись от звуков внешнего мира, повторять про себя: «Так больше нельзя, нужно объясниться». И вдруг ей на память приходит, что, пробегая мимо стоянки такси перед отелем «Лютеция», она слышала долгие звонки. «Да ведь это наверняка был Габриель. Ну конечно. А я не догадалась взять трубку!!!»
Что такое женщина, нарушающая супружескую верность? Несчастнейшее в мире существо, если выходят из строя телефоны-автоматы. (Речь идет о временах, когда еще не существовало мобильных телефонов.)

Чайная церемония III
XXXIII
Если бы не продажа оружия, ни за что бы министр внешней торговли не счел необходимым провести два дня в самом неприглядном месте мира — Саудовской Аравии, освободив на это время свою сотрудницу и позволив ей обрести душевный покой в объятиях любимого.
— Ты что, занимаешься расследованием? Элизабет не могла бы выразиться точнее. В течение тех трех часов, что они провели взаперти в отеле «Режина» (порой приходилось идти и на такое), Габриель исследовал каждый закоулок любимого тела. Но ничего не отыскал, ни единого признака того, что муж дотрагивался хоть однажды до этого шедевра.
Когда же она оделась и села в такси, помчавшее ее к левому берегу по авеню Генерала Лемонье, Габриель бросился к сестрам. Они ждали его в условленном месте — кафе «Анжелина».
— Никаких следов.
— Ты уверен? Женщина что сундук. Мужчина непременно оставляет в нем частицу себя: запах, привычки, воспоминания.
— Повторяю, ни единого следа. Поверьте, я искал как следует. Не думаю, что вообще можно так глубоко внедриться в женщину, как я сегодня.
— Как я счастлива! — мечтательно произнесла Клара.
— Замечательно. Когда начнется ваша совместная жизнь? — спросила практичная Энн.
— Об этом не было речи.
— Но ты задавал этот вопрос?
— Я бы не получил ответа.
— Бедный Габриель, — вздохнула Энн.
— Как «бедный»? Почему? Я и не представлял, что можно быть таким счастливым.
— Боюсь, сестра права, — проговорила Клара.
— Если на женщине ни одного следа от общения с мужем и при этом она не пакует немедленно чемоданы…
Клара закрыла глаза и вполголоса повторяла слова Энн, словно проживала заново далекую и мучительную сцену.
— Да, чемоданы… навсегда…
— Значит, тебе попалась худшая из женщин твоей жизни, какая только возможна.
— Да, Габриель, худшая.
— Не только островитянка, но и законница.
— Что это значит?
— Сам узнаешь.
— Каждый сам открывает для себя истину.
— Наше дело — направить тебя. Ничего больше.
Я уже свыкся с мыслью, что люблю островитянку. Ее тело — как остров. Наши свидания — как острова. Я плыл от одного обрывка своей жизни к другому, от завтрака к чаю вдвоем, от обеда к нескольким ночным часам. И старательно подшивал эти благословенные мгновения, складывая их в архив памяти. Час за часом выстраивал наше общее пространство. Но теперь новая загадка: законница. Что бы это значило?
Черт бы побрал моих двух мачех: они вливали в меня через ухо яд, заставляя вглядываться в женщину всей моей жизни и видеть в ней некое непонятное загадочное существо.
— Что-то не так? — спросила Элизабет, когда мы вновь оказались в номере отеля «Режина».
Ей вовсе не нравилось, как на нее смотрел Габриель, она в любую минуту могла вскочить и исчезнуть. Навсегда.
Сестры могли радоваться: догадка прокладывала себе дорогу.
— Тебе не кажется, что нам пора жить вместе? — простодушно спросил Габриель.
О холоде, последовавшем за этим вопросом, Габриелю не забыть до смерти. Установилась тишина, режущая глаза, оглушительная, еще слово — и могла политься кровь. Пять ледяных слов сорвалось с кровоточащих губ:
— Я никогда не оставлю мужа.
Прошло несколько часов, прежде чем он обрел подобие душевного здоровья, бродя по Тюильри. Наконец до него дошел смысл слов его мачех: иных женщин можно с полным правом именовать «законницами», поскольку они носят закон в себе.
Через много лет он напомнит Элизабет о том разговоре:
— Помнишь номер в «Режине»? Не очень-то ты меня щадила.
— Бедный Габриель, — произнесла она, удивленная его невежеством, — ты, видимо, так и не понял главного. Законы сочиняют не для того, чтобы стало тепло, а совсем наоборот. Их роль — придавать человеческому существованию стабильность и даже нечто похожее на вечность. И оттого их корни погружены в лед. Он предохраняет от разложения. Надеюсь, это-то тебе известно?

Дневник женщины, которую могли похитить
XXXIV
Неделя: ни больше, ни меньше. Столько велся дневник: всего одну неделю 1973 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77