Габриель закрыл глаза. У него был такой умиротворенный вид, что Элизабет не на шутку перепугалась. «Надеюсь, он не умрет от счастья!» — подумала Она.
Она принесла ему виски со льдом и потрясла за плечо.
Он очнулся, пробормотал: «Спасибо», и вдруг в его взгляде промелькнуло беспокойство.
— Болит? А может, пригласить врача?
Пока она говорила, он сунул руку в карман старых вельветовых брюк и нащупал там некий предмет. Не выдавая своего секрета, он отхлебнул шотландского виски и провозгласил:
— Да здравствуют врачи! Элизабет пожала плечами.
— Дурачина! Если б мы не умерли, я бы давно ушла от тебя!
— В таком случае да здравствует смерть!
Хозяин той квартиры, где состоялось подстроенное заговорщиками примирение, владелец шоколадницы, унаследованной им от предков и появившейся в его роду в 1723 году, вернулся из кругосветного путешествия страстным любителем сада дзен. Только созерцание пространства, выложенного белым гравием, помогало ему спокойно, без кошмаров спать по ночам. Он устроил такой сад на лоджии в три квадратных метра и часами не сводил с него глаз.
Когда вечером того воскресного дня он вернулся домой и, покашливая, шаркая ногами, давая знать о своем возвращении, вошел в гостиную, там никого не было. Его взяло любопытство: они наверняка предались любви, и не один раз, но где? Он обошел гостиную, другие помещения — стол был неубран, — похвалил свою шоколадницу («Неплохая работа, старушка, я тобой горжусь»), открыл дверь на лоджию и оглядел свой японский уголок. Вот тогда-то он кое-что и заметил: в идеальной поверхности было маленькое повреждение, крошечная прорешка в виде бороздки. Недоставало одного камешка. «Нет, они не осмелились бы делать это здесь, в саду дзен! Наверняка залетала чайка! Бельгийские чайки не испытывают никакого почтения к японскому саду!»
Он прошел на кухню, снял большую деревянную лопатку и с деликатностью акварелиста, у которого в распоряжении имеется лишь большая кисть, принялся заделывать крошечную ямку.
Зачарованный с юных лет женскими тайнами (он был из той эпохи, когда обучение было раздельным), Габриель попросил Элизабет позволить ему сопровождать ее к врачу-гинекологу.
— Я хочу присутствовать на приеме.
— Да ты спятил! Ни в коем случае.
— Тогда подожду тебя.
— Да на кого ты будешь похож! К тому же по твоему самодовольному виду врач тут же догадается, что ты не муж.
Она дала согласие лишь на то, чтобы он поехал с нею, высадил ее неподалеку от кабинета врача, припарковался и подождал ее в кафе. Страшно ревнуя ее к врачу и переживал, что был лишен зрелища, доступного тому, он удовольствовался географической близостью к происходящему по ту сторону авеню Поля Думера. Он разговорился с хозяином кафе: темноволосым детиной с перебитым носом, в прошлом регбистом, шедевром, уродившимся на юго-западе Франции, с отроческим голоском.
— Вот увидите, все обойдется. Женское тело полно тайн, что есть, то есть: все скрыто от глаз. То ли дело у нас: все просто, все на виду…
Они выпили сливовой водки из фамильных запасов Луи Рока в Перигоре.
Элизабет появилась в кафе, благоухая духами, задыхаясь от смеха.
— Ни за что не догадаешься, что у меня было…
— Было? Где?
— Ну как где? Внутри. Тебе нарисовать? Продолжая смеяться и повернувшись спиной к регбисту, она открыла сумочку и вынула белый камешек.
— Это тебе ничего не напоминает? Габриель нахмурил брови.
— Кажется… погоди… нуда! — Он почувствовал, как краска залила ему лицо.
— Поздравляю. Тебе удалось так глубоко его затолкать…
Она держала камешек дзен, как бриллиант, зажав его между большим и указательным пальцами на высоте глаз Габриеля.
— Нечего и говорить, что моей репутации пришел конец. Я слышала, как врач произнес, извлекая его: «Гляди-ка!» А потом долго смеялся. Ну, я пошла, меня ждут дома.
И без всякого уважения, без какой-либо сентиментальности бросила бесценный экспонат, с которым было связано столько воспоминаний, в пепельницу «Мартини».
Габриель тут же завладел им. И уже никогда, ни при каких обстоятельствах, даже в годы одиночества, не расставался с ним. В поездках, принимая душ, он клал его в рот, боясь, как бы горничная не смахнула его тряпкой.
Габриель вынул руку из кармана: вот он, камешек дзен, теплый оттого, что его хранят в вельветовых брюках, рядом с причинным местом: камешку там не скучно, они могут переговариваться, вспоминая старые добрые времена, былые подвиги и то, как он очутился в таком недоступном потаенном месте.
Перед ужином у Габриеля было время вспомнить и о хозяине кафе: бедняга так и не понял, отчего им было так весело. Надо бы написать ему. И мэтру Д. Конечно, о том, чтобы расстаться с дорогим талисманом, не могло быть и речи. А вот выслать архивариусу фото — мысль дельная. Сопроводив описанием? У Габриеле в будущем должна быть самая полная и доподлинная информация. Задумавшись, он озабоченно и бодро отправился ужинать.
— Должна заметить, шоколадница творит с тобой чудеса. Пожалуй, и я подыщу себе какое-нибудь воспоминание, которое греет кровь.
LXIX
He нужно знать китайский, чтобы догадаться, о чем шепчутся официанты в одном из углов банкетного зала: «Бедные иностранцы, уже прошло два часа, а никто из приглашенных так и не явился. А как же наши чаевые, если они отменят заказ?» Время от времени показывался повар.
Сидя на разных концах огромного стола, Элизабет и Габриель были похожи на монаршую чету. У которой в подчинении пустые стулья.
Мысль заказать банкет пришла Элизабет. Однажды вечером они возвращались домой со спектакля, поставленного местным университетом, — «Обезьяний король».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77