Медленно, с большим трудом поднялся на ноги, держась за дерево. Стоять он мог как следует. Повертев шеей, он убедился, что позвоночник цел. Он почувствовал слабое дыхание ветра и понял, что будет жить. Но долго стоять на ногах ему было трудно, и он опять сел. Он думал о том, что теперь делать. Оставаться здесь нельзя было. Но он был слишком обессилен, чтобы пуститься в далекий путь. Надо сначала набраться сил хотя бы для короткого расстояния, прежде чем тронуться с места. Но сидеть здесь просто немыслимо. Надо куда-то двигаться. Он думал, что вот сейчас он заставит себя встать на ноги и идти… все равно куда… Но тут же повалился на землю и заснул.
Яркое солнце светило над миром, когда Квейль проснулся, Он проснулся сразу в полном сознании. И опять сразу почувствовал боль и одеревенелость во всем теле, но больше всего боль от опухолей и порезов на лице. Минуту он сидел на земле, глядя на окружающий его лес и на разбитый самолет.
«Эта штука больше не полетит», — промелькнула в его голове нелепая мысль. Он встал и нетвердой походкой прошел к обломкам самолета. Ему нужно было достать неприкосновенный запас и карту. Машинально он взглянул на часы. Они были разбиты, и он не мог воспользоваться ими как компасом. Он зашел сбоку и взобрался на большой камень. Затем достал парашютный ранец, — компас был разбит. Засунув поглубже руку, он вытащил жестянку с неприкосновенным запасом. Жестянка была сплюснута, но содержимое не пострадало.
Он достал индивидуальный пакет и карты. Затем уселся на камне и начал смазывать лицо мазью из пакета. Он чувствовал на ощупь, как изранено и как распухло его лицо. Он дернул за пряжку парашютного мешка, и из мешка выскочили стропы и вместе с ними большой кусок шелка. При помощи карманного ножа он разрезал шелк и оторвал несколько длинных полос. Этими полосами он перевязал себе шею и голову. Волосы его превратились в подобие засохшей грязи, — столько крови они впитали в себя. Он сделал большой глоток из фляги с водой, висевшей у него на поясе, — с другого бока висел 4 1/2-линейный револьвер. Потом встал на ноги и с картами под мышкой сделал несколько нетвердых шагов вверх по склону, пока не добрался до прогалины в лесу, где он мог оглядеться.
При виде окружавшего его ландшафта он удивился, как высоко он находится. Он стоял на склоне высокой горы, внизу под ним длинной лентой тянулось на восток шоссе, а еще дальше протекала река, многоводная и широкая, с обильной зеленью — плодом ее животворящей силы — по берегам. На севере расстилалась низменность, к югу поднимались высокие горы, такие же высокие, как и та, на которой он стоял. Нетрудно было догадаться, где он находится, — горы на юге определяли его положение. Гора, на которой он стоял, значилась на карте под названием Лап Марталло, Квейль находился за линией итальянского расположения, милях в двадцати к северу от Тепелени. Приблизительно такое же расстояние отделяло его гору и от Химары, на побережье, но он не знал, в чьих руках этот город. В какую бы сторону он ни пошел, ему неизбежно придется пробираться через итальянские линии. Проще было бы взять направление к побережью, но немцы, возможно, уже вступили в Грецию, и ему надо вернуться в Янину, чтобы забрать оттуда Елену. Он начал думать о Елене. В конце концов она могла улететь на «Бомбее», несмотря ни на что… Хотя вряд ли, размышлял Квейль. А ему трудно будет выбраться этим путем. Лучше все-таки направиться к Химаре, на побережье. Можно идти по течению реки. Но он знал, что ради Елены он постарается пробраться в Янину. Он во что бы то ни стало должен поспеть в Янину до прихода немцев.
Ему придется днем скрываться в горах, а ночью идти, иначе он может наткнуться на неприятельский патруль. Он попал в самую гущу итальянских резервов. Но если он будет делать переходы только ночью, то ему понадобится много недель, чтобы странствовать вверх и вниз по этим горам. Чем скорей он начнет, тем лучше. Он встал и еще раз прошел к самолету. Здесь не оказалось ничего такого, что можно было взять с собой. Он сел и снял с себя тяжелый летный комбинезон. Было холодно без него, но в обыкновенных брюках легче было идти. Он подтянул пояс, на котором висели кольт и фляга с водой. Затем взял неприкосновенный запас, поглядел на солнце, сверился с карманной буссолью и начал пробираться по склону. Он наклонил голову, чтобы пройти под ветвями низкорослых деревьев, и вдруг услышал шаги. Шаги слышались совсем близко, тяжелые шаги, заглушавшие шелест листьев, колеблемых легким ветром. Он упал на землю и притаился. Шаги приближались. Он напряженно всматривался сквозь заросли. Слышно было, что идет не один человек. Он забыл о своем револьвере: просто лежал и напряженно всматривался. Две фигуры вышли из-за деревьев и остановились. Квейль бросил на них быстрый взгляд и, скорчившись, еще крепче прижался к земле. Но вдруг он увидел бороду, широкое лицо, стальной шлем. Это был Нитралексис.
Квейль встал и зашагал в ту сторону, куда шел Нитралексис со своим спутником. Он вышел навстречу им на открытой полянке. Нитралексис разом остановился, вид у него был растерянный и изумленный. Секунду длилось молчание, затем Квейль сказал:
— Это я, Квейль.
Нитралексис поднял брови, потом улыбнулся в бороду и шагнул вперед.
— Инглизи!.. Инглизи!.. — воскликнул он и расхохотался.
Квейль взглянул на его спутника. Это был не Папагос, стрелок-наблюдатель. Это был греческий крестьянин в длинном черном войлочном плаще с капюшоном, молодой и краснощекий, с клоком волос на лбу. Он улыбнулся Квейлю.
— Где же Папагос… Папагос? — спросил Квейль.
Нитралексис гладил его рукой по плечам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119