Он остановился, чтобы дать их грузовику выбраться с поля на дорогу. Шофер поднялся с места и стоял. На нем была широкополая австралийская шляпа.
— Вам надо поторапливаться, — сказал он.
— Это не связисты? — спросил Тэп.
— Нет, мы саперы. Мы только что взорвали мост там, позади. Вам надо поторапливаться. Немцы уже на дороге, в нескольких милях.
— Черт побери, где же армия? — спросил один из солдат.
— А где бы ты думал? В горах, сдерживает немцев, чтобы вы, черти, могли удрать.
— Ну и дела, — заметил англичанин.
— Убирайся ты, знаешь куда… Скажи-ка лучше, где ваша авиация? Да двигайтесь же, — оборвал австралиец.
Механик дал ход, и тяжелая машина двинулась вперед. Грузовик саперов обогнал ее и вскоре исчез из виду. Понемногу машина набрала скорость, но все-таки шла медленно, а передний грузовик, в котором ехал Тэп, подвигался еще медленней.
Квейль заметил, что шофер все время смотрит в зеркало сбоку кабины, словно ожидая каждую минуту увидеть немцев. Квейль и сам ждал этого… Здесь, на земле, это чувство, что немцы следуют по пятам, похоже на такое же ощущение в воздухе. Но движемся мы медленно, и становится уже темно. Пожалуй, мы остались здесь одни во всем районе…
— Куда вы хотите добраться? — спросил он механика, шотландца по национальности.
— В Афины, — ответил шотландец.
— Нет, — сегодня.
— Куда удастся. Все едут в Ферсалу. Там, наверно, штаб. Если фрицы нас не догонят…
— Эти три самолета были последние в эскадрилье?
— Да.
Шотландец лавировал, ведя тяжелый грузовик по крутым извилинам дороги.
— Кто был этот лейтенант?
— Это был Кросби. Тот самый Кросби. Он имел крест за летные боевые заслуги.
Шотландец говорил сдержанно, сжав губы, но рот его помимо его волн расплывался в широкой улыбке. Рыжие волосы торчали щеткой из-под пилотки, сдвинутой почти на самое ухо. Он говорил с Квейлем, как с равным, — ему было не важно, имеет ли он дело с командиром звена или авиаполка. Квейль заметил, и это ему понравилось. Он смотрел, как неясная в сумерках дорога бежит под колеса, и по временам помогал шотландцу поворачивать огромный руль машины.
Один раз Елена засмеялась, когда шотландец переключил скорость и послышался громкий стонущий звук. Шотландец поглядел на Елену и тоже радостно засмеялся, и они почувствовали симпатию друг к Другу.
— Вы гречанка, мисс? — спросил он, улыбаясь и не замечая того, что улыбается.
— Да, — ответила она, невольно улыбаясь сама.
— У меня есть знакомая гречанка в Афинах. Я женюсь на ней, когда вернусь.
Он произносил «р» твердо и раскатисто, и Елена с трудом разобрала, что он сказал.
— Вы женитесь на гречанке? — переспросила она наклонившись вперед.
— Девушка хоть куда, — ответил шотландец, обращаясь к Квейлю, и тот улыбнулся в ответ.
— Капрал, — сказал он, — это моя невеста.
При этих словах на губах его заиграла сдержанная улыбка. Елена быстро взглянула на Квейля и тоже улыбнулась.
— Вот как? Славно, — сказал шотландец.
Он засмеялся и еще больше сдвинул пилотку на ухо, и они все засмеялись.
— Моя фамилия Макферсон.
Он произнес: Макфейрсун.
— Вы из Глазго?
— Нет. Из Эбердина.
— Как это поется? «Эбердин кружится, кружится»…
— Это Глазго, — объяснил шотландец. И запел: — «Еду я в Глазго, а Глазго кружится, кружится». Это о Вилле Файфе. С ним случилось нечистое дело.
— Как дальше? — спросил Квейль.
Шотландец помолчал, следя за дорогой, потом запел на родном диалекте, певучем и улыбчивом, как его лицо, и по временам Квейль подтягивал, когда вспоминал слова. Когда Квейль начинал подтягивать, Макферсон пел громче, и оба совсем увлеклись. Елена довольно засмеялась и протянула руку, чтобы погладить Квейля.
— Спойте греческую, — попросил шотландец.
— Вы не поймете.
— А ты разве поняла, что пел Макферсон?
— Кое-что. А на каком это языке? — серьезно спросила она.
— Это разновидность английского, шотландский диалект, — объяснил Квейль.
— Попросту эбердинский, — вставил Макферсон. — Как эта песня насчет Муссолини?
Елена опять рассмеялась:
— Это неприличная песня. Слова неприличные.
— Ничего. Мы ведь не понимаем, — ответил Макферсон.
Квейль подумал о том, что у Макферсона нет неприятной развязности в разговоре и держится он без фамильярности, и сам удивился своим размышлениям.
— Нет, нет. Я спою вам другую.
— Нет. Мы хотим о Муссолини, — настаивал Макферсон.
— Ну, ладно, — согласилась Елена.
Она помолчала, потом начала напевать песенку о Муссолини; когда она дошла до припева, Макферсон стал подпевать, и Квейль засмеялся над странностью положения, когда позади немцы, а этот шотландец заставляет Елену петь двусмысленную песенку.
Они все смеялись, когда передний автомобиль остановился и заставил остановиться Макферсона.
— Что там такое? — проворчал он и вышел.
— Мак, — послышался голос офицера.
— Да, сэр.
— Как насчет чая? У вас ведь есть? Где сержант?
— Здесь, — ответил сержант.
— Достаньте, пожалуйста, примус. Попьем чаю.
Тэп тоже вышел из машины, а солдаты стали топать в кузовах, чтобы размять ноги. Квейль плохо видел в темноте, но заметил, что офицер направляется к нему.
— Финли сказал мне, что вы здесь. Я не знал, — обратился он к Квейлю. — Сделаем остановку, чтобы подкрепиться. Финли говорит, что вы все проголодались.
— Я не откажусь от чая, — ответил Квейль.
— Мистер Квейль, — обратился к нему сержант, сидевший в кузове первого грузовика. — Что делать с греками? Всю дорогу ругаются, как черти.
— Сейчас узнаю, — сказал Квейль и отправился на поиски большого грека. Его нигде не было. Квейль не стал над этим задумываться;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119