Нет, это не те голоса, которые кричали ему: "дурак", "воображала"... А свой-то собственный голос - тоже иногда звучит чужим...
И преподаватели стали другими. Или просто он увидел их другими глазами. Например, заведующий Иван Поликарпович - теперь уже не заведующий, а директор. Он сам смущен своим новым званием и не знает, как жить дальше и что теперь будет? Не возвращаются ли гимназические порядки?
Прежде для Кости это был просто лысеющий человек в серой толстовке, похожий на мешок с пылью. Досадное препятствие - и только. А теперь Костя глядел на него с интересом и жалостью...
В этот последний год в школе как-то особенно часто - по пустякам вспыхивали небольшие скандалы. После одного из них Иван Поликарпович вызвал Костю к себе в кабинет.
Сколько раз он уже стоял здесь... Знает каждую вещь. Вот старая, истертая по сгибам карта Европы. Вот цветы на окне, построенные по росту. Правофланговым - фикус. Левофланговым - кактус. Вот тронутое молью чучело вороны на одной ноге...
Все это когда-то душило его пылью и скукой. И от заведующего шли правильные, скучные, пыльные слова... Он тогда переминался с ноги на ногу и только ждал: когда же его отпустят?
Теперь он стоит в том же кабинете и видит все иным: трогательным, одушевленным. Старый заведующий, старые вещи-а за всем этим скромность, терпение, воля, труд.
У Ивана Поликарповича оглобелька железных очков, видно, отломилась и замотана суровой ниткой. Аккуратно замотана. Как задевает сердце эта оглобелька! Сам, наверно, заматывал - этими самыми неуклюжими, робкими пальцами. Нелегко ему.
- Послушай, Левин, - сказал Иван Поликарпович, - я давно хотел у тебя спросить: а не скучно тебе так безвкусно валять дурака?
И он устыдился.
А другие учителя? Огненно-рыжая Софья Яковлевна; стройная, завитая, с подмазанными губами "биологиня" Любовь Алексеевна; старый математик Василий Петрович, потерявший ногу на гражданской войне и входивший в класс, гремя костылями? Все это были люди! А он, безвкусно валяя дурака, ни разу даже не взглянул на них, как на людей... Теперь поздно, на носу - выпуск. Костя глядел на этих людей, потерянных им по своей вине, по небрежности, и радостно горевал, и почти любил их.
А Юра словно горел в эту весну. Он уже четвертый раз был влюблен, метался, дергался, паясничал и брился, забросил уроки и часто сманивал Костю за город - купаться. Восхитителен был этот ворованный отдых. Лежа на песке и сладостно сознавая себя преступниками, они говорили о будущем. Поступать куда-нибудь - только вместе! Костя еще колебался, не знал, куда его тянет. Юра решил - в Политехнический. Они займутся автоматикой. Техника будущего.
Весь в песке - и в волосах песок, и на ресницах- Юра рассказывал об автоматическом управлении. Поезда без машинистов. Самолеты - без летчиков. Нет, больше того - мысль без мозга... А какие слова: "фотоэлемент", "телеуправление", "радиолокация"...
В общем, Юра увлек Костю, и так случилось, что оба они потом стали инженерами. А Косте, вероятно, правильнее было бы стать врачом. Ничто не интересовало его так, как люди.
* * *
Вот и окончена школа.
Выпускной вечер, раздача грамот отличникам учебы (Юра - среди них, а Костя - нет), бал с контрабандным фокстротом, девочки семейкой белых березок, и с ними Вероника, как все-таки хороша, но ему нет до нее дела. И вот уже все кончено - как быстро! - и впереди свобода.
Они с Юрой остались одни в городе - готовиться к экзаменам. Цилю увезли на лето к тете Лие, на Украину.
Тетя Лия, жена покойного дяди Нафанаила, дедушкиного брата, жила в небольшом местечке под Житомиром.
Костя бывал там в детстве. Не было на свете ничего милее нарядного белого мазаного домика с крупными мальвами в палисаднике, с желтым подсолнухом, который, как услужливо наклоненное блюдо, предлагал свои тесные, черные, сладкие семена. Теплая, шелковая пыль на дороге так мягко уступала босой ноге! А на краю дороги сторожем стоял статный, высокий тополь, лопоча на ветру узкими листьями на белой войлочной подкладке...
А раньше тетя Лия жила в Ленинграде с дядей Нафанаилом. Костя помнил, как они приходили вместе к дедушке: тетя Лия - преданная, сгорбленная, с тонким, красивым лицом и дядя Нафанаил - звучный, толстый, уверенный здоровяк на коротких, задорно расставленных ногах.
Он изменял ей, как говорится, направо и налево. "Бедная Лия, это же святая", - говорила тетя Роза дедушке. Дядя Нафанаил любил женщин, книги, красивые вещи. Любил жить.
До революции он был нотариусом, во время нэпа завел лавочку и преуспел. Потом вовремя ликвидировал дело и вышел сухим из воды: и вещи сохранил, и квартиру. Квартира была богатая, комфортабельная, с люстрами и картинами, с темными паркетными полами, которые каждую неделю натирал полотер Вася. Худой, бледный, с отвисшими штанами, покрытый нездоровым потом, Вася плясал по темному глубокому полу, и хрусталики люстр подрагивали.
Тетя Лия в этой квартире жила как чужая. Она сама себе выбрала узкую комнату рядом с кухней ("для прислуги"). Комната была похожа на вертикально поставленный ящик комода. В ней пахло утюгом - тетя Лия постоянно гладила крахмальные сорочки, воротнички, платки... "Нафанаил каждый день должен иметь свежую сорочку!"
На стенах висели бесчисленные карточки - все портреты дяди Нафанаила. Вот он, дорогой Нафанаил, совсем молодой, с усиками, в твердой соломенной шляпе-канотье. Вот он с теннисной ракеткой, развернутой почему-то прямо на зрителя, словно он несет дыню на палке. А вот дорогой Нафанаил совсем маленький - лет двух или трех, - в крахмально торчащем платьице, и ручки в перевязочках - какой золотой ребенок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79