- крикнул он наконец (фу ты, черт, как глупо!).
- Ну, да, - ответила она непринужденно, не повышая голоса, словно он был в той же комнате.
Вот, оказывается, как просто: не надо даже кричать.
- Вы здесь живете? - снова крикнул он (глупо, глупо, глупо!).
- Нет. Просто примываюсь. По знакомству.
- Вот как, - Костя замолчал безнадежно.
- А у вас-то, я погляжу, - звонким голосом заговорила девушка, - тоже окна, пыли-то, пыли! С осени поди-ка немытые.
"...Согласна зайти, согласна, - думал Костя с пересохшим ртом, - теперь только позвать". Но позвать он не мог, не получалось.
- Вам-то, я говорю, тоже окна помыть бы надо, - сказала она.
- Надо, - выдавил из себя Костя.
- Так я зайду, - она засмеялась. - Сегодня или, может, завтра?
- Сегодня, сегодня.
- Так я зайду, - повторила девушка и исчезла. Потом снова возникла, спросила: "Так я зайду?" - и пропала.
Сердце отвратительно стучало, ну его. Зайдет? Сказала "зайду", положительно. Нет, она сказала: "Так я зайду?" - вопросительно. Не зайдет.
А в комнате был страшный беспорядок, эпикурейский беспорядок живущего без контроля мужчины. На столе - черствые корки, старый носок, сковорода с пылью - черт знает что. Он стал запихивать все это куда попало. У них с Юрой такая спешная уборка называлась "упихательство". Еще пыль бы стереть, да неизвестно, где тряпка. Вчера еще была, где-то здесь болталась. Ох, вещи, вещи, ничего нет строптивее вещей, когда они приобретают самостоятельность!
Подмету хотя бы. Пошел на кухню за щеткой и услышал коротенький, осторожный звонок, одно словцо: "дрень..." Она?
Как был со щеткой в руках, он открыл дверь. Она стояла, почти не смущенная, и улыбалась. Костя стиснул древко щетки.
- Есть кто? - опасливо спросила девушка, закрывая за собой дверь.
- Никого, - ответил Костя, не выпуская щетки, как бы обороняясь.
Она вынула у него из рук эту палку и вдруг поцеловала его в губы. Очень простой вышел поцелуй - громкий и нестрашный.
- Покажите-ка окна, - сказала она.
Все это ничего не значило, ничего. Совсем обыкновенный поцелуй, деловой приход, мыть окна. И нечего так волноваться, идиот.
- Пылищи-то, пылищи! - сказала девушка. Она смеялась. Молодец!
- Как вас зовут? - спросил Костя.
- А Клава.
Поцелуй, видно, и в самом деле был незначащим: она всерьез взялась за уборку. Достала где-то тряпку (а он-то не мог найти!), разулась, сбегала на кухню, вернулась с ведром, повязалась, подоткнула юбку. Вымыла пол, обмахнула пыль. Пробегая мимо него, она каждый раз улыбалась, показывая детские, округленные зубки. Волосы, сухие, смятые завивкой, торчали из-под косынки. Она отводила их внутренней стороной локтя. Косынка сбилась набок, Костя отчетливо видел бисеринки пота на розовых висках. Он начал уже успокаиваться: ничего "такого" не будет. Другой раз...
Клава начала мыть окна, а он все стоял дурак дураком посреди комнаты. Кажется, она что-то говорила, он все слышал, но ничего не понимал. Он был совершенно спокоен, только не понимал, что она говорила. И наконец понял.
- Все, - сказала Клава, сорвав с головы косынку и стоя на подоконнике. - А ну-ка, прими меня с окна.
Костя подошел и принял ее в свои ужаснувшиеся руки.
Вечер. Уже темно. Клава спала рядом, неслышно дыша. От нее пахло чистым бельем. Из открытого окна к самому сердцу тянуло прохладой. Где-то далеко, по радио, играли вальс. Бывает же такая уносящая музыка.
Костя летел высоко-высоко над землей. Ему было легко и холодно. Далеко под собой, как с вышки Исаакия, он видел маленьких людей, идущих по улице. Они были крошечные, видные с головы, и, торопливо шагая, попеременно выставляли из-под туловища короткие ножки. И среди них, такой же маленький, на коротеньких ножках, торопился куда-то он сам, Костя Левин. А другой он сам летел и смотрел на это все сверху, из чистоты и холода.
В коридоре зазвонил телефон. Костя лежал и летел. Телефон настаивал. Костя осторожно вылез из постели, вышел в коридор, взял трубку. Это был Юра. Ой, он совсем забыл, что условился зайти к Юре в половине десятого...
Видно, Юра звонил из автомата. Слышно было плохо, в трубке что-то возилось, поскрипывало.
- Ты, Костя? - спросил Юра далеким голосом. - А я ждал, ждал... Что с тобой случилось?
- Ничего. Мне хорошо.
Трубка замолчала. Костя стоял босиком на холодном полу.
- Как прикажешь тебя понимать? - спросил голос. Теперь молчал Костя.
- Я тебя понял? - спросил голос. - Да.
Трубку повесили.
Костя вернулся в комнату. Белесая белая ночь стояла там. На диване спала девушка. Непонятно.
Он осторожно стал укладываться рядом, обнял ее и блаженно вытянулся. Сейчас важно было одно: вернуться к тому полету в высоком небесном холоде и смотреть сверху, как торопятся куда-то кургузые человечки и как попеременно высовываются у них из-под туловища коротенькие ножки.
* * *
Так вот рядом с Костей оказалась Клава. Любил ли он ее? Должно быть, по-своему любил.
Клава была простая, добрая, умелая одинокая девушка, года на четыре постарше его. Отец ее умер, мать жила в деревне. Клава работала в артели по производству игрушек, а жила в девичьем общежитии с аккуратно заправленными койками, с бумажными цветами и открытками кинозвезд. Прирабатывала: ходила на постирушки, мыла окна. Посылала деньги в деревню. Всегда была опрятно, хоть и незатейливо одета; в чистых хорошеньких ушках - золотые сережки. В общем, твердо стояла в жизни на своих крепеньких, бутылочками, ногах.
Костю она сразу взяла на свое попечение. Тети Дуни в это лето не было они с Шурой и Валериком уехали в деревню. Настя тоже была в отъезде. В городе оставался один Попович, да и тот редко ночевал дома ("Котует", говорила про него дворничиха).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79