Мудрено.
- Мудрено, но в принципе возможно.
- Сомневаюсь я что-то. Неужто всего человека? Со всеми потрохами? С ненавистью, к примеру? Стой самой, с которой на Зимний ходили?
- До этого еще далеко. Мы ведь за такую задачу и не беремся. Наша гораздо проще. Представьте себе систему управления с обратной связью, одним из элементов которой является человек... Можно я бумагу возьму? Костя взял лист бумаги и вынул ручку.
- Ну уж ты мне уравнений-то не пиши. Не в коня корм. Скажу тебе по секрету: я эти самые дифференциалы и интегралы и раньше-то не больно шибко знал, а теперь и вовсе забыл. Работа не та.
- Илья Устинович, вы же кандидат?
- Хреновый я кандидат. Жинка пристала: защищай да защищай, да и сверху нажали... Защитил. Работенка была - дрянь. Оппоненты-то больше на мою автобиографию нажимали. Мол, из самой гущи народной произошел, в шестнадцать лет только читать-писать научился. А как я мог раньше научиться, коли сапог не было? Ваш-то профессор, Поспелов, так и сказал про меня: "Защитил автобиографию на степень кандидата технических наук". Острый старик, дай бог ему здоровья. Язык - шило. Я на него не обижался и теперь не обижен. Хорошо ли это- в шестнадцать лет в первый раз книжку взять? Нехорошо. До сих пор это чувствую. Скажу тебе как на духу: не мое это дело! Читаю, а сам губами так и шевелю. Ты, между прочим, заметь: если кто про себя читает да при этом губами шевелит - верный знак, что не его это дело.
Костя слушал, помимо воли заинтересованный.
- Тебе этого не понять, ты еще во каким, на горшке сидя, книжку листал. Вот Юрка, мой внучок, таким же будет. Два года мальцу, а он уже буквы знает: "а", "о"... Шустер! Отец-то твой из каких был?
- Из революционеров. Тоже Октябрь своими руками делал, - криво усмехнулся Костя.
- Ну, ну, ты это зря с подковыркой. В каком его посадили?
- В тридцать седьмом.
- Счастье твое, что ты с ним не жил. Зря не посадят. Ты эти усмешечки брось.
Костя молчал.
- Умер отец-то?
- Умер. В тюрьме.
- Жалко людей, - неожиданно вздохнул Илья Устинович. - Ну, да что поделаешь. Нечисти этой тоже немало было. Мы с тобой давай теперь по делу поговорим. Придется тебе, товарищ Левин, признать свои ошибки.
Это прозвучало как-то внезапно. Костя опешил и ответил не сразу:
- Не могу.
- Те-те-те, ты не торопись, а меня послушай. Ты меня ученее, а я тебя умнее. Видел больше. Ох и много же я видел на своем веку, не дай бог...
Слушай меня, товарищ Левин. Ты тогда на собрании речу сказал и думаешь: "я герой". А никакой ты не герой, просто глупый человек. До седых волос дожил, а разума нет.
- Я выступал не по разуму, а по совести.
- Пышно говоришь, как по книжке. А на деле-то прав я, а не ты. Ну, какое ты дело сделал, что выступил? Кому помог? Себе? Себе хуже сделал. Делу своему, если уж так в него веришь? Тоже хуже. Товарищам? Им-то совсем плохо сделал. Не дай бог, за тобой потянутся, наговорят пустяков, шеи себе сломают... На такую удочку легко люди попадаются. Вот и выходит, что всем ты навредил.
- Я говорил, что думал.
- Не всегда это нужно, брат. Сейчас всего важнее людей беречь. Время-то какое, видишь? Против рожна не попрешь...
- Сами же вы, Илья Установим, в семнадцатом году против рожна перли. И ведь сломали его, рожон-то!
- И, батенька, это ты и сравнивать не думай. Тогда было ясно, против кого переть. А теперь? Против своих переть? Против него ты, что ли, переть задумал?
Илья Устинович подбородком показал на портрет Сталина.
- Нет, - сказал Костя. - Против него не пойду.
- То-то и есть. Никто против него не пойдет. Он всю страну в один кулак собрал. А теперь самое главное - единство. Не так думаешь - держи про себя свои думы. Твой-то дружок, Нестеров, умней тебя оказался.
Костя встал.
- О Нестерове я говорить отказываюсь. И вообще, вы меня не убедите. Отпустите меня, Илья Устинович.
- Жаль, жаль, - сказал секретарь, тоже вставая. - Сломаешь себе голову ни за грош. А нам такие, лобастые, нужны...
Он повертел в руках карандаш.
- Придется нам, товарищ Левин, ставить вопрос о твоем пребывании в партии.
- Ставьте...
* * *
Он пришел домой зеленый, еле держась на ногах.
- Костя, ну как?
- Бюро не было. Говорил со мной один секретарь. Уговаривал.
- Ну и...
- Не уговорил.
- Костя, родной, я тебе налью чаю.
- Не хочу ничего.
- Пожалуйста, выпей. Для меня. Очень прошу.
- Ну, давай, смешная.
И правда, крепкий чай, горячий, помогает... За чаем Надюша сказала:
- Заходил Юра.
- Это зачем еще?
- Костя, может быть, он не так виноват...
Костя стукнул кулаком, стакан подскочил, опрокинулся.
- Надя, я тебе говорил русским языком, чтобы я никогда не слышал об этом... об этом...
Он вскочил из-за стола и стал ходить взад и вперед. Надя убрала на столе, налила новый стакан чаю:
- Садись, милый, пей.
- Надюша, прости меня.
- Боже мой, за что? Ведь это я виновата.
* * *
Перед ним сидел майор - нет, теперь уже не майор, а подполковник Авдеенко. Две звезды блистали на новеньких погонах. И весь он был какой-то новый, очень умытый, и смотрел холодно, обоими глазами.
- Мы недовольны вами, Нестеров. На партсобрании девятнадцатого числа вы выступили неудачно. Кто вас просил каяться, признавать свои ошибки? Только оттолкнули от себя людей. Вам дали ясную инструкцию: говорите как можно свободнее, провоцируя также свободные высказывания. Не бойтесь. Свою работу вы сохраните при любых условиях - мы это гарантируем.
- Авдеенко, - сказал Юра, - я пришел сюда, чтобы заявить, что я не работал с вами и работать не буду. Что я пришел сюда впоследний раз. Не вызывайте меня больше - я не приду.
Авдеенко встал.
- Трудный вы человек, - сказал он очень просто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79