Если допустить, что этим словом является, скажем, фамилия Шлемиста – широко, публично известная в Интервиле фамилия. Например, мэра города.. Или цифры, набор цифр, составляющих, к примеру, номер визора интересующего меня лица. Впрочем, набор цифр в данном случае эквивалентен слову, то есть определенной последовательности графических знаков, обладающих значением не только для отправителя, но и для адресата…
Хорошо. Допустим… Но где искать это одно-единственное, поистине заветное слово на площади почти в полторы сотни квадратных метров, если считать не только пол, но и стены и потолок?.. Каким образом Сигнальщик мог бы спрятать его так, чтобы оно бросилось мне в глаза?
Малозаметная надпись на стене карандашом? Не годится: неужели он предполагал, что я буду, подобно мухе, ползать с лупой по стенам и потолку!.. Но на всякий случай проверим… Нет, не видно.
Подпись к картине, являющаяся зашифрованным намеком на личность Шлемиста? Сомнительно, но не мешает убедиться в справедливости своих сомнений… Так, что мы здесь имеем? А имеем мы всего-навсего три картины: две из них – репродукции классики. Сальватор Дали: «Время» и Альберт Дюбуа: «Развалины строящегося дома». Хм… Не вижу возможной связи со Шлемистом, если только его не зовут Альберт Дали или Сальватор Дюбуа… Нет, это все – не то…
Третья картина, похоже, принадлежит кисти художника-любителя. Она висит над письменным столом и изображает кровоточащий дуб над обрывом реки, опутанный колючей проволокой и смертельно раненный огромным топором, каким в средние века пользовались в качестве рабочего инструмента палачи. От ран дуб засох и почернел, и только робкая веточка с проклевывающимися из набухших почек зелеными листочками на самой верхушке гибнущего дерева свидетельствует о том, что еще не все потеряно… В общем, махровый символизм, насколько я разбираюсь в течениях и стилях современного искусства. Подписи нет. Автограф художника тоже отсутствует…
Да что же это я? Совсем забыл, что я не один в квартире!
– Эй, Рик!
Молчание.
– Приятель, ты там не заснул?
Проходит несколько секунд, за которые я мог бы поседеть, будь у меня пышнее шевелюра и послабже нервы, потому что мне чудится, что либо Любарский валяется на полу кухни с простреленной снайпером башкой, либо он, не вняв моим наставлениям, все-таки снял с себя «заглушку» и сейчас крадется в комнату с кухонным ножом наготове… Наконец, Рик изволит появиться собственной персоной и невинно спрашивает:
– Вы что-то сказали, Клур?
– Адриан! – взрываюсь я. – Запомни, теперь мы с тобой работаем вместе, и ты обращаешься ко мне на «ты», а зовут меня – Адриан, понятно?.. Ты почему не откликался?
«Медальон» при нем, судя по виднеющейся из выреза рубашки цепочке, и я вздыхаю с облегчением.
– У меня там вода течет из крана, и из-за этого ничего не слышно, – смущенно оправдывается он. – Я чай сбацал, за неимением лучшего… Слан был прожорливым малым и уничтожил все мои съестные запасы, пока отсиживался здесь… Прополощем кишки, а?
– Что-нибудь нашел? – спрашиваю я, хотя вопрос явно излишен.
До конца отпущенного мною самому себе времени на обыск квартиры остается тридцать семь минут.
– Нет.
– Ладно… Скажи-ка, вот эти картинки на стенах вешал ты или Слан?
Он обводит комнату таким взглядом, будто видит ее впервые.
– Я, – говорит он. – Я же говорил, Слан стихами увлекался, а не живописью. А что – вам нравится… то есть, тебе?
– Очень, – говорю сердито я. – Особенно вот этот дуб. Как называется картина?
– «Надежда на возрождение», – почему-то смущенно говорит он. – Действительно, нравится? Могу подарить на память, это я ее нарисовал…
Я мысленно чертыхаюсь и объявляю:
– Ладно, раз уж чай готов, то не пропадать же добру… Идем, Ван-Гог!
После нескольких глотков ароматной жидкости в голове моей немного проясняется, и, слушая рассказ Рика о том, как полиция допрашивала его здесь позавчера и что спрашивал следователь, и что он, Рик, отвечал ему, и каковы были обстоятельства, предшествовавшие убийству Этенко, я одновременно продолжаю размышлять о своем.
…Что у нас остается? Где можно спрятать одно слово так, чтобы оно не бросалось в глаза? Какая-то смутная аналогия сверлит мой мозг, и мне приходится напрячь свой мыслительный аппарат на полную катушку, прежде чем я осознаю, какая именно… Кажется, в одном из рассказов Честертона было: «Где человек прячет лист? В лесу» – и еще что-то насчет того, что вещи прячут среди вещей, трупы – в морге или на поле брани, и так далее… Кажется, я поторопился объявить классиков устаревшими… Где человек может спрятать слово? Среди других слов!.. Но не в книге – там оно потеряется. И потом, книги все больше заменяются…
Я вскакиваю, едва не опрокинув стол вместе с чашками.
– Ты что, Адриан? – удивленно осведомляется Рик. – Переполнился мочевой пузырь от одной-единственной чашки? – Вот стервец, он уже начинает издеваться надо мной. Значит, мы с ним сработаемся.
Я молча тащу его за собой в комнату и приказываю:
– Включай свою машину!
– Какую еще машину?
– Не стиральную же!.. Компьютер – если только так можно назвать эту развалюху!.. И где ты только откопал такую рухлядь?
Рик ухмыляется:
– Бабушкино наследство. – Потом добавляет: – Только что толку его включать, если…
Я и сам вижу: экран монитора вдребезги разнесен неизвестными погромщиками, опередившими нас. Остается надеяться, что содержимое системного блока не пострадало, хотя, судя по вмятинам на боках процессора, пнули его несколько раз очень больно.
– Включай, включай, – нетерпеливо повторяю я, доставая из кармана комп-нот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162