Слышим колокольчики… Все вскочили, и я вышел на дорогу.
Лунин, как ни скрывал своего смущения, увидев нас, был бесконечно тронут встречей. Как всегда, он смеялся, шутил и своим хриплым голосом обратился ко мне со словами:
— Я говорил вам, что готов… Они меня повесят, расстреляют, четвертуют… Пилюля была хороша!
Дали ему чаю, одели в приготовленную шубу, обнялись и распрощались навсегда».
Доставили Лунина в Акатуй, где, закованного в цепи, бросили в местную тюрьму. Там, в этом страшном месте, известном тяжелыми, отравляющими испарениями оловянных рудников, он провел последние годы своей жизни.
По словам Полины Анненковой, там воздух настолько нездоров, что в окружности трехсот верст нельзя было увидеть никакой птицы — все погибали.
Из Акатуя не идут письма, не выходят живые свидетели. Туда не наведываются русские религиозные странники. Богатые торговцы не ищут там рынка для своих товаров.
О жизни Лунина в Акатуе данные очень скудны.
Пройдет целых восемьдесят лет, и в руки внука декабриста Сергея Волконского, в руки молодого Сергея (сына «мальчугана» Миши Волконского) попадут двенадцать писем Лунина, которые он тайно отправил из Акатуя. Девять из них написаны на французском языке и адресованы Сергею и Марии Волконским, а три, написанные по-английски и на латыни, адресованы Мише Волконскому.
В один из холодных январских дней 1842 года из своего каземата, в спешке, на куске бумаги, скрытно от всех, плохим пером и отвратительными чернилами, Лунин напишет Марии Волконской: «Дорогая сестра по изгнанию! Оба Ваши письма я получил сразу. Я тем более был растроган этим доказательством Вашей дружбы, что обвинял Вас в забывчивости… Равным образом благодарю Вас за теплый жилет, в котором я очень нуждался, а также и за лекарства, в которых я не имею нужды, так как мое железное здоровье противостоит всем испытаниям. Если Вы можете прислать мне книг, я буду Вам обязан…
Письма детей доставили мне большое удовольствие. Я мысленно перенесся в Ваш мирный круг, в котором те же романсы раздаются с новою прелестью и те же вещи говорятся с новым интересом… У меня нашлось бы еще тысяча и тысяча вещей сказать Вам, но на это нет времени… Прощайте, дорогая сестра по изгнанию, пусть бог и его добрые ангелы охранят Вас и Ваше семейство. Вам совершенно преданный Михаил».
И ниже на английском языке: «Дорогой мой Миша! Благодарю тебя за доброе твое письмо. Счастлив видеть, что ты сделал некоторые успехи в английском языке. Иди и впредь по этому пути, не теряй своего времени — и ты скоро сделаешься искусным сотоварищем и я полюблю тебя еще больше, чем прежде. Целую руку твоей сестрички и остаюсь навсегда твой добрый друг Михаил».
Следуют строки и к Сергею Волконскому: «Дорогой мой Сергей Григорьич! Архитектор Акатуевского замка, без сомнения, унаследовал воображение Данте. Мои предыдущие тюрьмы были будуарами по сравнению с тем казематом, который я занимаю. Меня стерегут, не спуская с меня глаз. Часовые у дверей, у окон — везде. Моими сотоварищами по заточению является полсотня душегубов, убийц, разбойничьих атаманов и фальшивомонетчиков.
Кажется, меня, без моего ведома, судят в каком-то уголке империи. Я получаю время от времени тетрадь с вопросами, на которые я отвечаю всегда отрицательно… Все, что прочел я в Вашем письме, доставило мне большое удовольствие. Я надеялся на эти новые доказательства нашей старинной дружбы и полагаю, что бесполезно говорить Вам, как я этим растроган.
Передайте тысячу любезностей Артамону, равно как и тем, которые провожали меня и которых я нашел на привале на большой дороге. Прощайте, дорогой друг, обнимаю Вас мысленно и остаюсь на всю жизнь Ваш преданный Михаил».
В каземате молча и неподвижно стоит католический священник. Стоит и ждет. Он берет сложенное вчетверо письмо и прячет под толстое сукно своей коричневой сутаны. Пройдет еще целый год, и ему снова удастся посетить Лунина и передать письма от семейства Волконских. Из этих писем Лунин услышал голос поддержки, в них он почувствовал доброту и любовь своих верных друзей, которые и теперь не оставляют его одного в этой забытой, мертвой пустыне, где и ветер шумит как-то печально и чуждо.

Младший брат декабриста Ивана Пущина, Николай Пущин, в качестве государственного чиновника обьезжал и инспектировал тюрьмы в Сибири. Во время одной из таких его поездок он оказался в Акатуе, где находился в заточении Михаил Лунин. Пущин сумел тайно передать ему письмо от своего брата Ивана и другое — от семейства Волконских. Он терпеливо ждал, пока Михаил Лунин прочитал письма и написал ответы.
Лунин сидел спиной к Пущину. На этот раз можно было написать более пространно и подробно. Царский ревизор является его старым другом по далеким счастливым годам. Пусть подождет!
«Ваши письма, сударыня, возбуждают мою бодрость и скрашивают суровые лишения моего заключения, — писал Лунин Марии Волконской. — Я Вас люблю так же, как и мою сестру…
Занятия Миши дают мне пищу для размышления в глубине темницы».
Лунин горячо интересуется маленьким Мишей. Подробно хочет знать об его успехах в изучении языков, советует своим друзьям говорить с сыном на французском языке, учить его латыни, греческому и немецкому. Он высмеивает хитрости архиерея, который за бесценок хотел купить книги из его библиотеки, и по этому поводу пишет: «Разумнее всего было бы избегать какого бы то ни было общения с этими господами, которые представляют собою не что иное, как переряженных жандармов. Вы знаете роль, которую они играли в нашем процессе. Надо все простить, но не забыть ничего».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150