Кровавое тело солдата волокут при медленном, определенном шаге.
Шествие достигает края этой свирепой человеческой улицы. Наконец нанесен последний удар.
Но барабаны продолжают свою дробь. Кругом, по всем военным правилам, и шествие начинает свой обратный путь. Во второй раз на человека обрушивается град ударов!
— На повозку! — командует офицер.
И окровавленное тело бросают на повозку.
— Следующего! — командует офицер.

Еще до того, как занялась заря, из крепости вывели пять декабристов, осужденных на смерть. Тайно от всех в одной петербургской казарме сооружен высокий помост. Приготовлена виселица, на которой их повесят.
Все это сооружение скрытно доставили в Петропавловскую крепость. Словно зловещая декорация, встали грубые, прочные бревна виселицы. Ветер колышет веревочные петли…
Отпирают дверь каземата Сергея Муравьева-Апостола.
У плац-майора Подушкина мрачное выражение лица.
— Вы, разумеется, пришли, чтобы надеть на меня оковы, — спокойно сказал декабрист.
— Вам разрешена встреча с Вашей сестрой, — сказал офицер.
В кабинете коменданта крепости Сукина Сергей Муравьев-Апостол обнял свою сестру.
— Позаботьтесь о Матвее, — попросил он.
Брат их Матвей осужден на каторжные работы в Сибири. Сестра прижалась к его груди и заплакала.
— Не плачь! — просит он ее. — Напрасно тебя смущают оковы. Они не могут связать наши чувства, сковать наши языки. Не могут помешать дружески беседовать.
От смерти его отделяют минуты.
В то же время Павел Пестель спокойно наблюдает, как надевают оковы на его руки и ноги. Руки у солдат дрожат. Они избегают его взглядов. Один из солдат не выдержал и разрыдался.
Павел Пестель отказался от разговора со священником. Молча пошел по коридору, гремя цепями.
Поэт Рылеев крикнул в коридоре:
— Прощайте! Прощайте, братья!
Евгений Оболенский услышал голос своего дорогого друга. Он бросился к окошку, вглядывается во мрак. Сумел разглядеть только пять теней, облаченных в длинные белые рубахи.
На груди каждого из них висит доска, на которой было написано: «Цареубийца».
Священник Мысловский идет рядом с осужденными.
— Положите руку к сердцу моему, — предлагает поэт Рылеев. — И проверьте, бьется ли оно сильнее.
Священник протянул руку. Сердце билось ровно и спокойно.
— Вы ведете на голгофу пять разбойников! — громко крикнул Сергей Муравьев-Апостол, насмешливо глядя на священника.
— Но они встанут с правой стороны от бога, — благодушно отозвался Мысловский.
Павел Пестель посмотрел на виселицы и сказал:
— Ужели мы не заслужили лучшей смерти? Кажется, мы никогда не отвращали чела своего ни от пуль, ни от ядер. Можно бы было нас и расстрелять.
На белом коне восседал генерал Кутузов. Он внимательно наблюдал за всем происходящим.
Чернышев тоже был на коне. Он рассматривал приговоренных.
Они шли один за другим. Помимо цепей, еще крепкие веревки стягивали их руки, и так сильно, что те не могли шевельнуть ими.
Приговоренным надевают мешки на головы.
Военный оркестр Павловского полка непрерывно играет марши.
Осужденные медленно поднимаются на помост.
Оркестр продолжает играть… Генералы поворачивают лошадей к эшафоту и с любопытством созерцают зрелище. На безразличном лице Бенкендорфа незаметно никакого волнения. Даже здесь, у виселицы, он замкнут и холоден.
Священник поднимает распятие и благословляет обреченных на смерть.
Пестель говорит священнику:
— Я хотя не православный, но прошу вас благословить и меня в дальний путь.
Священник поднял крест и над ним. Бестужев-Рюмин плачет. Он склонил голову и опирается на плечо Сергея Муравьева-Апостола. Последний шепчет ему что-то успокоительное. Какие слова сказал он тогда?
За два часа до казни Сергей Муравьев-Апостол уговаривал своего младшего товарища встретить смерть достойно.
По команде палачи выбивают доски из-под ног осужденных, и пять тел, качнувшись, повисают: но трое срываются и тяжестью своих тел пробивают деревянный настил эшафота.
Три оборванные веревки покачиваются на ветру.
Солдаты испуганно крестятся.
Генерал Кутузов суетится, раздается его неистовый голос:
— Вешайте их скорей снова!
Сергей Муравьев-Апостол со сломанной рукой, поломанными ребрами и большой раной на лбу. Он гневно воскликнул:
— Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!
Рылеев также в крови. Он в ярости обращается к генералу Кутузову и кричит:
— Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, что его желание исполняется: вы видите, мы умираем в мучениях.

Наконец наступило утро. Ослепительное солнце засияло на небосклоне. В дворцовом парке в Царском Селе царила летняя свежесть. Одна придворная дама остановилась полюбоваться забавной картиной: император Николай I нервно бросал в воду озера свой носовой платок, а маленькая шустрая собачка плавала, чтобы его достать.
Прискакал адъютант и доложил, что пять руководителей восстания повешены. Собачонка принесла к ногам императора носовой платок.
Придворная дама много раз потом рассказывала, что присутствовала при одном «минутном историческом событии». Она сумела даже подобрать «для памяти» носовой платок императора, когда он заспешил во дворец.
Тела повешенных ночью на простой телеге отвезли на остров Голодай, где их тайно похоронили. Император верил, что теперь он может жить спокойно.
«Почтите сон его священный…»
Счастливы народы, которые имеют больших поэтов. Но говорят, что дважды счастливее поэты, подтвердившие свои поэтические обещания ценой своей жизни.
Кондратий Рылеев напишет в камере Петропавловской крепости свои последние стихи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150