Через некоторое время Огарев напишет о судьях: «Жалкие старики, поседевшие в низкопоклонстве и интригах, собранные на импровизированный суд…»
На большом приеме по случаю восшествия на престол император обратился к гостю из Англии маршалу Веллингтону и с гордостью сказал:
— Я удивлю мир своим милосердием.
Но декабристы не ждали его милосердия. Они выслушивали приговор рассеянно, быстро выходили из зала, чтобы обменяться еще несколькими словами между собой, порадоваться своей первой встрече!
Со всех сторон их с любопытством рассматривают. Десятки лорнетов направлены на них. Царские сановники удивлены! Никто не встревожен, никто не проявляет испуга или отчаяния.
Только один-единственный декабрист, лейтенант Бодиско когда выслушал свой приговор — лишен звания и дворянства, — расплакался.
— Ты что это! — строго прикрикнули его товарищи.
— Неужели вы думаете, что я плачу из-за малодушия? — высоким голосом спросил Бодиско. — Напротив, я плачу от стыда и позора, что приговор мне такой мягкий и я, к своей досаде, лишен чести разделить с вами заточение.
Даже солдаты стражи вздрогнули при этих словах и некоторые из них прослезились.
Предстоял еще один спектакль. Он задуман и сочинен до мельчайших деталей самим императором. После полуночи стали стучать в двери камер.
— Одевайтесь!
Во второй раз декабристов выводят из казематов. Они идут друг за другом, а с обеих сторон — плотный конвой солдат. Подразделения Павловского полка охраняют осужденных. В эту ночь предстоит новое представление — будут лишать декабристов военных званий, срывать эполеты, сжигать их военные мундиры, ломать шпаги над их головами…
«На кронверке стояло несколько десятков лиц, — вспоминал И. Якушкин. — Большею частию это были лица, принадлежавшие к иностранным посольствам. Они были, говорят, удивлены, что люди, которые через полчаса будут лишены всего, чем обыкновенно так дорожат в жизни, шли без малейшего раздумья и весело говоря между собою.
Перед воротами всех нас (кроме носивших гвардейские и армейские мундиры) выстроили спиной к крепости… Военным велено было снять мундиры, и поставили нас на колени… Шпага, которую должны были переломить надо мной, была плохо подпилена. Фурлейт ударил меня ею со всего размаха по голове, но она не переломилась. Я упал. «Ежели ты повторишь еще раз такой удар, — сказал я фурлейту, — так ты убьешь меня до смерти». В эту минуту я взглянул на Кутузова, который был на лошади в нескольких шагах от меня, и видел, что он смеялся».
…Огромный костер разрывает мрак. В него бросают мундиры. Дежурные офицеры сдирают с осужденных эполеты, ордена и бросают их в огонь. Генерал Сергей Волконский сам срывает свои эполеты, сам отрывает свои воинские знаки отличия и приближается к костру. Багрянец пламени на его лице. Высокий, в белой длинной рубахе, он стоит перед костром и смотрит, как символы его беспримерной храбрости на войне превращаются в пепел.
— Адский карнавал! — воскликнул Михаил Бестужев. Солдаты раздают тюремные халаты.
— Господа! — говорит кто-то весело. — Придет время, когда будем гордиться этими одеждами больше, чем какими бы то ни было другими наградами.
Каждые 15 минут Чернышев отправляет курьеров в Царское Село с подробным отчетом. Он описывает императору все происходящее, уверяет его, что все идет по плану, сообщает ему, что декабристы с полным равнодушием отнеслись к унижениям и лишению их гражданских прав. С насмешкой смотрели на горевшие свои мундиры и ордена. «Некоторые даже со смехом!» — огорченно сообщал Чернышев.
В своем дневнике императрица записала: «Чернышев говорил мне, что большая часть этих; негодяев имела вызывающий и равнодушный вид, который возмутил как присутствовавших, так и войска. Были такие, которые даже смеялись».
Николай I возмущен поведением осужденных. 13 июля он пишет своей матери: «Презренные и вели себя как презренные — с величайшей низостью… Подробности относительно казни, как ни ужасна она была, убедили всех, что столь закоснелые существа и не заслуживали иной участи: почти никто из них не выказал раскаяния».
Поэт Александр Одоевский напишет в своем стихотворении — ответе Пушкину:
Но будь покоен, бард: цепями, Своей судьбой гордимся мы И за затворами тюрьмы В душе смеемся над царями.
Позже были наказаны солдаты — участники восстания. Здесь властвовали уже законы жестокой военщины. Солдаты-декабристы, самые бесправные сыновья крепостных, проходили «сквозь строй», избиваемые до смерти шпицрутенами. Некоторым предстояло 12 раз пройти «сквозь строй» из 1000 человек. Это было равносильно жесточайшему убийству. Вот как это происходило.
Офицер поднимает правую руку, обтянутую белой перчаткой. Раздаются первые команды. И вдруг с изумительной четкостью батальон делает сложное перестроение и его застывшее каре рассыпается: Образуется длинный коридор из людей, каждая сторона которого состоит из пятисот солдат. Раздается барабанная дробь. По натянутой коже барабанов сыплются тревожные удары. Они, словно миллионы пуль, рассекают воздух, несут ужас и смерть.
Осужденного солдата с протянутыми вперед руками, привязанными к прикладам ружей, ведут унтер-офицер и три конвоира. Солдат обнажен до пояса.
Первые удары словно град сыплются с обеих сторон одновременно. Спина темнеет от рубцов и крови. Она превращается в кровавое месиво, в темное, страшное человеческое мясо.
А удары продолжают сыпаться с неумолимой монотонностью. Они точны и определенны, словно это работа какого-то бездушного механизма, который никто уже не сможет ни остановить, ни запретить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150