Читая доносы Булгарина, те самые, которые он писал целыми днями, писал с энергией и с остервенелым упорством (все эти доносы прошнурованы, подшиты, пронумерованы, сохранены в архивах Третьего отделения), нельзя не содрогнуться от невольно охватывающего ужаса. Те, кто видел в саркастической войне Пушкина против Булгарина простое донкихотство, не подозревали, что за Булгариным стоит целая система, определенная государственная конструкция, угодное мышление.
История русской монархии и реакции имеет глубокие корни и исполинский размах. Она имеет своих столпов, своих кумиров, свои теории и традиции. Ее бастионы, однако, донельзя влажны, подземелья тюрем и крепостей выложены камнем. А ее щупальца и уши — мерзкие души доносчиков. Красивейшие слова русского языка, ветвисто-велеречивая фразеология богословской традиции, где слово «бог» и слово «император» пишутся одинаково с большой буквы, — в ее полном распоряжении. Но и они не могут скрыть страданий ее жертв. Этими словами жонглируют и высшие чины Третьего отделения.
Вся мемуарная литература того времени свидетельствует о Булгарине как о законченном мерзавце. Поистине невероятное единство! Нет возражений, оговорок, оттенков… Черен, как дьявол!
Но Булгарин вовсе не односторонен и «одноцветен». Его работоспособность неистощима. Он издает шеститомное описание России — «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношении». Кроме того, он оставил 32 тома сочинений — романы, повести, рассказы. А если прибавить к этому еще 56 томов журнала «Северный архив», 80 томов газеты «Северная пчела», несметное количество планов, докладов, доносов Третьему отделению…
У Булгарина были и необъяснимые поступки. Он укрывает и сохраняет для потомков архив Рылеева, получает порицание от царя за защиту Сперанского, дружит с Грибоедовым… Он гордится и похваляется своей дружбой с декабристами. Он гордится, что не кому-нибудь, а именно ему Грибоедов завещал свое бессмертное творение «Горе от ума».
И в то же время, когда Дельвиг, миловидный, нежный Дельвиг, друг Пушкина, вызвал на дуэль Булгарина, он спокойно объяснил ему, что не имеет намерения драться, так как в свое время он видел больше крови, чем Дельвиг чернил. Трусость делает его неуязвимым. Из позора она превращается у Булгарина в броню.
Против Булгарина выступали и писали Лермонтов и Гоголь, Белинский и Герцен, Некрасов. Его осыпали градом насмешек. Но Булгарин неуязвим. Что ему эти «насмешники», которые все получили готовеньким, обладают средствами, кичатся своим происхождением. Все, даже таланты их, подарены им судьбой! А он, Булгарин, из ничего достиг невозможного: стал «популярнейшим» русским писателем! Деньги и славу он получал, дескать, благодаря упорнейшему труду и твердости…

На вооружении императорского деспотизма не только шпионы, предатели и жандармы. В его распоряжении крепости и тюрьмы, среди которых наиболее мрачной славой пользуются Шлиссельбургская и Петропавловская крепости, тюрьмы Соловецкого и Суздальского монастырей.
История этих бастионов самодержавия — история бунтов, восстаний, самоотверженной борьбы за свободу и просвещение. В подземельях, в тесных каменных камерах, глубоко скрытых под землей, в полном мраке, среди вечного безмолвия погибали «бунтовщики» и «вольнодумцы».
Первые революционеры из дворян, декабристы, также нашли «убежище» за холодными каменными стенами царских тюрем. В Шлиссельбург был брошен подполковник Иосиф Поджио, там он провел целых восемь лет. Туда же заточили братьев Михаила и Николая Бестужевых, друга Пушкина — Ивана Ивановича Пущина. Там сидел генерал А. П. Юшневский, мичман В. А. Дивов, князь Барятинский и многие другие. Но страшная слава Петропавловской крепости превзошла по своим ужасам все остальные застенки.
Каждое политическое движение, каждый порыв к свободе или просвещению завершался в казематах этой бастилии России. Туда бросили сотни декабристов. Сразу после восстания арестовали более трехсот человек. Все камеры были переполнены. Главные руководители помещены в специальные каменные мешки, в одиночное заключение.
Для пятерых из них Петропавловская крепость стала и лобным местом. Здесь, в тайне от народа, воздвигли пять виселиц и повесили борцов за свободу. Они умерли в муках и… под звуки военного оркестра.
— Эти пять виселиц стали для нас пятью распятиями! — воскликнет позже Герцен.
В 1790 году сюда, в Петропавловскую крепость, брошен был предтеча и вдохновитель декабристов — Радищев — за единственную «вину» — книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».
Целых два века в Петропавловской крепости заживо хоронили лучших сынов России. В ней нашли свою гибель видные общественные деятели, писатели, поэты, ученые, военные, мыслители. Целая плеяда восторженных передовых людей, чьей мечтой было только благо России, встретила здесь унижения, истязания, смерть. Здесь, во мраке этих каменных лабиринтов, угасли их порывы, их жизнь.
Декабрист Гавриил Батеньков, инженер и подполковник, первый помощник и друг государственного деятеля Сперанского, любил говорить своим друзьям: «Посмотрите на эту крепость! Это же дворец русского свободолюбия!»
И мог ли он тогда предположить, что и его бросят в эту же крепость, что его замуруют живым в одиночной камере на целых 20 лет! Царский суд приговорил его к 20-летним каторжным работам, но приговор не был исполнен. Все это время его держали в полном одиночестве, без права слышать хотя бы один звук, человеческое слово или человеческий голос.
— Чтобы не видел человеческого лица, не слышал человеческого голоса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150