Потом он перебрался на свое судно, я передал ему на руки Алису и спрыгнул сам. Холкомб обрубил топором канат и поднял единственный парус, а затем оттолкнулся от борта люгера, и между нами и пиратским судном вскоре протянулось движущееся водное пространство.
Всю ночь Алиса говорила и говорила. Горько упрекала меня, зачем я покинул ее в трудную минуту и как посмел ревновать, усомнившись в ее, Алисиной, чистоте, когда вся душа ее изболелась от моего недостойного поведения. Я помалкивал, находя, что, раз все кончилось, излишне выяснять, кто прав, кто виноват. Судно успело отойти далеко, а она все говорила. Наконец Холкомб выразил удивление, откуда у такой маленькой мисс берется столько слов. Не найдется ли среди них одно коротенькое — насчет того, например, куда нам плыть? Тут Алиса умолкла и выжидательно посмотрела на меня. Я собрался с духом и говорю:
— В форт.
— С ума ты сошел! — вскрикнула Алиса. — Не слушайте его, Холкомб: после этого ужаса…
— Нет, Крис, плыви в форт, — говорю я. — Я не знаю, жива ли моя бабка или бедное ее тело покоится на дне морском, только я должен удостовериться в том или другом.
Алиса замолчала. Решение было принято, да выполнить-то его как? Выслушав мое описание бухты Покоя, Холкомб сказал, что оно подойдет для любого залива, которых на побережье примерно миллион. Хорошо бы знать по крайней мере, на севере или на юге от «Голубой стрелы» находится наш форт. Мы с Алисой принялись это выяснять, а Холкомб терпеливо дрейфовал, пока далеко на горизонте не показался знакомый силуэт «Голубой стрелы», к которой нас уже отнесло течением. Пришлось удирать со всей поспешностью, и Холкомб сказал, что доставит нас в Бостон, а там уж будет видно. Легкий кеч понес нас вдоль берегов; Алиса задремала на моем плече, и все шло хорошо. Плыли мы, плыли, и вот Холкомб говорит:
— Смотрите: пожар.
Действительно, в лесу поднимался густой столб дыма. Мы были недалеко от него, но почему-то не слышали гула, обычного в таких случаях. Холкомба удивляло и другое. Он пристально вглядывался в береговые чащи, потом повернул нос лодки и подошел к берегу совсем близко. Было непонятно, почему не видно бегущих животных. Зато слышался какой-то неравномерный перестук, будто множество молотков с перерывами и вразнобой заколачивают гвозди.
— Стрельба! — закричал я, вдруг все поняв. — Алиса, это горит наш форт. Наверное, это индейцы… Скорее туда!
Несколько поворотов лодки, и я узнал утесы бухты Покоя.
Мы плыли к первому из них с юга. Холкомб снял парус и мачту и вложил в уключины две пары длинных весел, которыми мы вдвоем с ним принялись работать. Кеч вплотную подошел к листве, свешивающейся с утеса, и мы тихо двигались в ее тени. Холодное красное солнце встало за морем, на поверхности вод клубились испарения; на берегу листья не шевелились, просвеченные блеском первых лучей, и тени были глубоки и длинны. Стрельба то прекращалась, то разгоралась. Когда из-за толщи листвы открылся вход в реку, мы увидели, что дым висит в небе тремя стволами и что на реке нет индейских челнов — она свободна.
Во мне поднялась ужасная тревога. Алиса схватила меня за руку и стала умолять:
— Не надо, Бэк. Я не хочу этого, слышишь? Они тебя избили, они подвергли пытке твою приемную мать, и у тебя больше нет долга перед ними, Бэк, родной, я не перенесу этого, ведь я только что тебя вернула! Холкомб, запрети ему!
Холкомб молчал и мрачно следил за тем, как я снимаю куртку и сапоги.
— Не могу, мисс Лайнфорт, — сурово ответил он. — Мальчик родился и вырос среди этих людей. Какие они ни есть, он возвращается к своим. Каждая сельдь идет в своем косяке.
— Крис, — сказал я, готовясь прыгнуть за борт, — милях в шести отсюда по реке, скорей всего у индейцев племени скуанто, обретается Питер Джойс по прозвищу Одинокая Сосна. Не сможешь ли ты его известить?
— Я слышал о нем, — сказал Холкомб. — Знаю несколько рукавов этой реки, проберусь. По-настоящему надо бы и мне с тобой, да без меня эта мисс примет север за юг. Прощай!
В моих ушах еще звенел жалобный крик Алисы, когда вода сомкнулась над моей головой. Встречное течение гнало обратно в море, но я держался около берега, где оно послабей. Что-то сильно булькнуло, и перед глазами мелькнула косо уходящая в воду палка… Я нырнул. Индейцы не были бы индейцами, если бы они удовлетворились одной стрелой. Свист и бульканье сопровождали меня вплоть до того места, где река, суживаясь, делала поворот и где сквозь лиственные навесы проглядывали темные стены форта.
Честное слово, до сих пор слышу завывания и вопли краснокожих, треск огня и ружейные хлопки, которые тогда так страшно терзали мой слух! Горели дома в поселке. Горела одна из башен форта. Мне было видно, как защитники спускали из люка галереи бадью, чтобы зачерпнуть воды. Туда тоже летели стрелы, изредка втыкаясь в бадью, совершающую путешествие вниз и вверх.
Руководимый сверхъестественной догадкой, какие рождаются только в подобные минуты, я глубоко нырнул, а затем вынырнул как раз под галереей. В черных заплесневелых бревнах над моей головой открылось квадратное отверстие, в которое вновь опустилась бадья. Я ухватился за ее веревку — и был глубоко разочарован, когда бадья с веревкой осталась у меня в руках, а из люка высунулось дуло ружья.
— Не стреляйте! — возопил я и нырнул возможно глубже, чтобы освободить дорогу свинцовой пуле.
К счастью, у Тома Долсни был чуткий слух, иначе бы мне тут и конец. Он убрал ружье и высунул голову из люка, чтоб разглядеть, кто подает голос из воды, а меня тем временем отнесло ярда на три. Когда я приплыл обратно, в воду шлепнулась новая веревка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86