Началось с того, что леди Эддисон, муж которой — крупный в графстве землевладелец, стала мучиться странными припадками. Во время этих припадков она обвиняла свою соседку, некую матушку Энн, в том, что у нее имеется дьявольский домовой в виде коричневатого цыпленка. Вскоре после того, как начались эти припадки, леди Эддисон поехала навестить свою дочь, госпожу Хендерсон, живущую в Партоне. — Вскинув бровь, он посмотрел на Уайэтта. — Знаете, где находится это местечко?
— Да. Партон — это деревушка примерно в двух милях от Сент-Неотса.
— Так вот, было установлено под присягой, что вскоре после прибытия леди Эддисон к Хендерсонам у внуков ее начались такие же припадки — к большому огорчению госпожи Хендерсон, которая не могла удержаться от слез.
По таверне пробежал тихий ропот. Взоры, сосредоточенные на ястребином лице говорящего, по-разному выражали недоверие, благоговение и ужас.
— Поэтому госпожа Хендерсон послала за этой старухой Энн, о которой ей было известно, что она искусна в делах медицины. Поскольку муж ее был арендатором сэра Джона Эддисона, старая ведьма не посмела отказать, но, как только она явилась к госпоже Хендерсон, детям стало намного хуже. Тогда леди Эддисон отвела матушку Энн в сторону и резко обвинила ее в колдовстве. Та упрямо это отрицала, заявляя, что госпожа Хендерсон и леди Эддисон очень ее оскорбили, обвинив без всякой причины.
Один из лучников шерифа, устроив лошадей на отдых, вошел в таверну и наступил на хвост дремавшей собаки. Пронзительный визг несчастной твари заставил всех присутствующих вздрогнуть от неожиданности, словно это сам нечистый дух внезапно заговорил среди почерневших от дыма балок. Как только потревоженное животное пинками заставили замолчать и лучник неуклюже пробрался на место рядом с камином, Эндрю Тарстон снова продолжил рассказ своим ровным, степенным голосом:
— Леди Эддисон отвечала, что ни она, ни ее дочь не обвиняют матушку Энн, но одна из внучек, девочка по имени Эллен, когда у нее начался припадок, закричала, что все это из-за старухи. Девочка — и это было клятвенно подтверждено — пролепетала: «Даже теперь я слышу, как что-то громко пищит у меня в ушах. Это мне так надоедает. Разве вы не слышите?»
— Храни нас Господь! — пробормотал один из плотников с круглыми от страха глазами. — Вот уж и впрямь нечистое дело.
Шериф рассеянно погладил по голове глазастого карапуза, который приковылял к нему, совершенно не смущенный тем обстоятельством, что на нем из всей одежды была лишь ветхая рубашонка, настолько рваная, что насчет его пола не оставалось никаких сомнений.
— Да, это верно. Матушка Энн продолжала отрицать свою причастность к колдовству, и леди Эддисон велела препроводить ее в кабинет, где некий Джеймс Уинтер, доктор теологии, смог бы изучить ее более внимательно, но матушка Энн отказалась оставаться и выбежала, после чего леди Эддисон, видя, что ей не удается одержать верх, сорвала с матушки Энн косынку и, взяв ножницы, отстригла клок ее волос и тайно отдала его госпоже Хендерсон вместе с завязкой, повелев ей все это сжечь.
Генри Уайэтт беспокойно пошевелился на своей не имевшей спинки скамье. Как ни странно, от рассказа Эндрю Тарстона ему стало здорово не по себе. Для немцев, французов, испанцев было вполне нормально пытать, сжигать и вешать бедолаг, подозреваемых в причастности к колдовству, но ему такое наказание казалось чем-то таким, что для Англии чуждо — несмотря на тот факт, что это продолжалось уже веками. «Держи язык за зубами, Генри, — молча посоветовал он себе. — Возможно, тут что-то есть, в этой истории, связанной с черной магией».
Только звяканье вертела, приводимого в движение специально обученной крупной собакой, нарушало тишину до того, как эсквайр Эндрю возобновил свой рассказ.
Он понизил голос и уставился на угли, тлеющие в камине.
— Той же самой ночью к леди Эддисон, странное дело привязался кот, которого, предполагала она, подослала к ней матушка Энн. Эта любимая ведьмами тварь предлагала содрать с ее тела всю кожу и мясо. Женщина так разволновалась в своей постели и издавала такие странные звуки, разговаривая с котом и с матушкой Энн, что разбудила свою дочь, госпожу Хендерсон. После этого случая бедная леди почему-то все болела и болела — и так до тех пор, пока около шести месяцев назад не умерла.
Питер Хоптон хмыкнул, подался вперед и выставил перед огнем широкие ладони с короткими пальцами.
— В чем же проявлялась эта ужасная болезнь, ваша честь?
— Сию леди и ее внуков осаждали боли то в одном, то в другом участке тела, причем пораженный участок подрагивал, словно в параличе. Однако они оставались в ясном сознании. То и дело леди Эддисон повторяла слова матушки Энн: «Мадам, я вам пока не причинила никакого зла!»
Спустя некоторое время после кончины леди Эддисон матушка Энн сильно заболела и, болея, покаялась в том, что колдовала, хотя потом эта старая ведьма клялась, что на покаяние ее толкнула слабость рассудка, что ни леди Эддисон, ни ее дочери, госпоже Хендерсон, она никогда не желала ни малейшего зла.
В баре воцарилась мертвая тишина, но в ноздри Уайэтту лезли острые запахи жарящегося лука и псины.
— Когда преподобный доктор Гейдж, священник церкви в Партоне, пошел, чтобы разобраться в этом деле, он застал старуху, ее мужа и дочь за разговором об этом происшествии. Он спросил ее, призналась ли она, на что бабка отвечала: «Ну да, призналась, но это неправда». Это так возмутило доктора Гейджа, что на следующее же утро он отправился к сэру Уильяму Джекмену, главному констеблю графства, и потребовал от него прислать стражников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169