Кекевич, к несчастью, не мог отрицать получения приказа о насильственном выселении части жителей, когда город освободят английские войска, так как те не в состоянии обеспечивать постоянную защиту такому огромному числу людей. И, учитывая финансовый крах, потерю домов и собственности, опасности, подстерегавшие детей и стариков во время сражения за город, все чаще и чаще раздавались предложения сдаться.
Когда вышло постановление о нормировании чая, кофе, овощей и большинства других продуктов, разочарование населения стало повсеместным. Хорошо, что они не знали о письмах, доставленных Кекевичу местными гонцами, преодолевавшими пространство между Кимберли и английскими войсками.
Полковнику сообщили, что под Магерсфонтейном войска понесли большие потери, что задержало их на неопределенный срок. Командование лихорадочно вызывало подкрепление и строило новые планы атаки, но просило не рассчитывать на освобождение до конца января. За этой просьбой последовала другая, назначавшая датой конец февраля. Имея под боком Родса, встречающего в штыки каждый его приказ, и население, выступающее против военных, Кекевич чувствовал себя в западне. Он не только переносил тяготы осады наравне с другими, но должен был кормить войска и следить, чтобы в нужный момент они были готовы к борьбе.
Естественно, военные стали с презрением относиться к гражданским. Солдат не просили рисковать жизнью, чтобы защитить город, который не являлся их домом или частью британской территории. Однако то, что их вообще не просят рисковать жизнью, стало источником непреходящего раздражения. Зная, что враг, окруживший город, убивает тех, кто идет к ним на помощь, зная, что английские солдаты гибнут на другой стороне этих холмов, военные воспринимали враждебность местного населения как личное оскорбление.
Если не подойдет помощь извне, маленький усталый гарнизон Кимберли будет уничтожен. Внимание врага было сейчас отвлечено, поэтому военные отказались от тактики постоянных рейдов, заканчивающихся временным захватом укреплений буров ценой нескольких жизней. Солдаты были раздражены бездельем и ненавистью обывателей, офицеров приводило в уныние ощущение беспомощности и приказы лгать тем, кто все равно узнавал правду от Сесила Родса.
Кроме того, оставались еще жара, пыль, насекомые, отсутствие почты и газет, комендантский час, запиравший людей в домах с наступлением темноты, ежедневные очереди за продуктами, постоянные обстрелы, страх восстания среди чернокожих рабочих. Оставалась неизбежность видеть каждый день одни и те же лица, не зная, что им сказать. Как результат отсутствия новостей город наводнили слухи и сплетни. После того как два жителя голландского происхождения были пойманы около линии обороны и обвинены в шпионаже, все остальные буры в городе оказались в изоляции и столкнулись с неприкрытой ненавистью. Женщину, овдовевшую во время того несчастливого штурма, почему-то заклеймили предательницей. Симулянты, расплодившиеся после приказа о выдаче масла только детям и инвалидам, вызвали проклятия и обвинения в жадности по отношению к действительно больным людям.
Некоторые английские военные были обвинены местными жителями в том, что те совращают их жен, — некоторые военные действительно так и делали. Члены королевских вооруженных сил ссорились с солдатами местных сил самообороны — первые заявляли, что Кимберли — не более чем второразрядное поселение, а последние— что это их оппоненты относятся к второразрядной армии, не способной воевать с кучкой фермеров.
В высших эшелонах власти царило не меньшее напряжение. Враждовали те, кто в настоящий момент был в любимчиках у Родса, и те, кто не попал в эти ряды или разочаровался в великом человеке. Начались перешептывания о лояльности фон Гроссладена, чья родная страна снабжала буров оружием и боеприпасами. Его теплые отношения с Францем Миттельхейтером — еще одним почти немцем — были предметом многочисленных пересудов. Может быть, тенор передает свои сообщения бурам, замаскировав их под песни? Почему певец так часто посещает мастерские «Де Бирс», если не для того, чтобы считать количество сделанных там снарядов?
Шведскую графиню заметили сидящей у окна с зеркалом в руке. Скорее всего, она просто разглядывала свою прическу, но солнце отражалось в зеркале и сигналы могли легко передаваться ее сыну, который, как это хорошо было известно, входил в число врачей, лечащих пленных у буров.
Утверждения, которые в обыденной жизни показались бы глупыми, приобретали оттенок настоящего патриотизма. Дни превращались в недели, недели в месяцы — и не было ни малейших признаков скорого освобождения.
Лейла сейчас почти каждую неделю получала анонимные письма. Все одинаковые по смыслу, хотя и написанные разными почерками, они обвиняли ее в содержании заведения, где «раскрашенные шлюхи» вовлекали мужчин в бездну «грехов, которые будут наказаны волей Божьей». Они по-прежнему расстраивали ее, хотя и не так сильно, как в первый раз. Оставалось загадкой, кто их доставлял, но это происходило всегда, когда она уходила, а Нелли стояла в очереди за пайком или выходила в сад стирать. То, что кто-то подходит достаточно близко к закрытому деревьями бунгало и видит все происходящее там, заставляло Лейлу чувствовать себя очень неуютно, ни одна из соседок не производила впечатление религиозной фанатички или озлобленной старой девы. Почему она была так уверена, что за письмами стояла женщина, Лейла не знала. Было, наверное, естественно, что те, кто жил тяжелой жизнью, реагировали именно таким образом, глядя на актрису, развлекающую солдат, — обе профессии вызывали стойкую неприязнь в обществе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146