А чего он ожидал?
«За нами наблюдают».
Заметили ли они, что он обнаружил тайное послание с цифрами? Ген вышел из комнаты и тихо спросил у доктора:
– Сколько человек за мной наблюдают?
Вопрос был самый очевидный, но Саваж явно обеспокоился.
– Все. Ты всем нам интересен.
«Все!»
Они переходили из одной лаборатории в другую, поднимаясь все выше по ступеням пирамиды, пока наконец не достигли самого верха, откуда бежать было невозможно.
«Что это значит? Пусть уже берут свои пробы и образцы».
Он уже сидел в этой клетке, уже был узником по чьей-то прихоти. А теперь стал пациентом. Ничего, нужно потерпеть, пока не представится удобный случай.
На тридцать третьем этаже его уложили на топчан и опутали мириадами проводов и датчиков, которые измеряли его давление, считали пульс и, когда он вспотел, собрали образцы пота. Пока медики кружились у топчана суетливым хороводом, Саваж достал записную книгу и принялся задавать вопросы.
– Ты чувствуешь растерянность?
«Как мы можем ее не чувствовать?»
Это было похоже на кошмар, который не желал заканчиваться.
– Вы имеете в виду, что я не могу понять, кто я на самом деле?
Неужели Саваж испугался? Доктор принялся задавать новые вопросы, и голос его стал более настойчивым.
– Ты не знаешь, кто ты?
Ген попытался умерить прыть Саважа. Щелканье приборов и рокот механизмов превратились в оглушающий гул.
– Конечно, я знаю, кто я такой!
– Я понимаю, что ты много позабыл,– осторожно сказал Саваж.– Ты делаешь некоторые вещи и забываешь, почему ты их сделал.
– Да.
– Как тот случай в музее.
– Да.
Саваж кивнул, довольный тем, что они немного продвинулись вперед.
– Значит, ты не собирался идти в музей?
– Зачем бы мне идти туда?
– Отвечай на вопрос.
На тридцать четвертом этаже ассистенты потребовали сдать мочу на анализ. Отведя его за матовый экран, доктора принялись оживленно обсуждать концентрацию трансмиттеров в системах его организма. Ген мочился в колбу и слушал.
Трансмиттеры управляют эмоциями и памятью. Доктора пытались вызвать у него воспоминания далекого прошлого, но их что-то тревожило. Тут их одернули, и они больше ничего не рассказали.
Ген пытался слепить из обрывков какую-нибудь гипотезу, но у него не хватало времени. Кто-то из врачей утомился ждать и крикнул, чтоб он поскорее выносил колбу. На что Ген послал его подальше.
На тридцать пятом этаже его повели по коридорам, огороженным толстым пуленепробиваемым стеклом, за которым тянулись ряды приборов. Ген испытал потрясение, впервые увидев нечто знакомое.
Он знал, что это. Это была его суть.
На компьютерных экранах извивалась его ДНК – скрученная двойная спираль, похожая на двух змей, поймавших его душу острыми зубами. В каждой гадине – три биллиона чешуек четырех разных цветов: аденин, цитозин, гуанин и тимин. А, Ц, Г, Т. Четыре основы – алфавит, которым написана история его судьбы.
Это была его работа. Куча техников обрабатывала результаты генетического сканирования генными чипами. Маленькие квадратики стекла с его генетическим материалом заменяли собой электронные чипы.
Две переплетенные цепочки ДНК соответствовали друг другу, словно две половинки застежки-молнии. А всегда напротив Т, Ц всегда напротив Г. Участок ДНК разомкнули, разместили отдельные цепочки на этих чипах и пометили флуоресцентными маркерами. Разомкнутые цепочки ДНК Гена плавали в растворе вокруг генного чипа, присоединялись к его участкам и светились. Светящиеся участки показывали, какие гены активны в каждой из клеток в данный момент.
Но для успешного завершения проекта нужно было сравнить ДНК Гена не только с контрольным образцом, но и с тем образцом ДНК, который содержал искомый ген. Ген, принадлежавший одному Кикладу. Ген истинного бессмертия.
Вопрос состоял в том, из чьих ДНК создавали генные чипы. Были ли это ДНК живых доноров, вроде него самого, или использовался более древний источник? Например, останки его прошлых воплощений, вроде пульпы из зубов античного черепа?
Мысли теснились в голове Гена. Он вспомнил музей и то, что он там натворил. Неужели он действительно держал в руках собственный череп?
– Ген, который вы ищете, меняет картину в целом, да?
Саваж обрадовался, что пациент все понимает.
– Атанатос сохранял свою суть от тела к телу в течение тысяч лет. Это достигалось с помощью алхимии. То, что есть в тебе, поможет ему возрождаться без затрат, автоматически. Либо мы добьемся своего упорным трудом, либо процесс, в котором ты участвуешь, завершится успешно, и тогда каждый его отпрыск получит великую награду лишь за то, что родился на свет.
«Что он имеет в виду?»
– Если система работала столетиями, зачем ее менять?
– Разве это жизнь? – скривился Саваж.– Бессмертие, достигаемое после бесчисленной череды попыток. Почему бы не получить его сразу по рождении?
Ген понял.
– Система ущербна.
Саважу пришлось нехотя согласиться.
– Да, она ущербна. В ней есть пробелы. Выборочное восстановление памяти от поколения к поколению может означать, что Атанатос не сумеет собрать воедино всего себя. Скажем так, он словно… растворяется.
Саваж положил руку на плечо Гена.
– Ты поможешь это исправить. Встревоженный Ген последовал за доктором в большой шумный офис, в дальнем конце которого виднелась массивная черная дверь. У двери стояла… неужели Мегера? Однажды Ген уже попал впросак. Теперь он уже не был ни в чем уверен.
На руках женщина держала младенца. Ребенку было года два, волосы на его голове были светлыми и тонкими и росли неравномерно. По подбородку стекала слюна. И хотя глазки младенца были ясными и умными, он, казалось, не обращал внимания на окружающие раздражители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110