А вечером, когда к погребальному костру поднесли факел, я смотрел на ее лицо в отсветах пламени и думал, что никогда не увижу никого прекраснее ее. И никогда не найду другого праведного сердца, которое сможет примириться со столь жалким существом, как я.
Я протянул к ней руки, но мои пальцы окунулись в кровь.
Оракул дернула за кровоточащую нить моей судьбы и повлекла меня дальше – к другим лужицам, в которых меня ожидал Атанатос, где он нанес удар. Я скользил по крови собственных воспоминаний и видел, как нарастала за века моя жажда мщения, видел свою неистовую ярость, наполненную жгучей ненавистью и гневом, снова и снова, от стежка к стежку, все яростнее от жизни к жизни!
Я рухнул на землю у ног Оракула и зарыдал, уничтоженный и исполненный горечи.
– Она так много для тебя значит, Киклад?
– Она – моя клятва.
– Так оглянись же на круги своей жизни. Посмотри на всю эту кровь, посмотри на свою клятву!
Я сделал, как велела Оракул, посмотрел на лужи липкой багровой крови, по которым прошел.
– Если она столь много значит для тебя, то почему она – лишь лепесток в этом бушующем море ненависти?
– Ты не понимаешь.
– Иди найди Атанатоса. Ярись, Киклад, если не можешь без этого, ярись, если ярость дарует тебе покой. Но знай, что твоя ярость направлена на тебя самого. А не на меня.
Я слышал ее слова, но не мог поверить, что она их произнесла. Мне стало нестерпимо дурно. Я поднял голову и взглянул в лицо Оракула. И увидел, что это Мойра плачет обо мне.
– Дорогой мой Киклад, значит, я для тебя – всего лишь боль в сердце?
Мои руки дрожали, все тело тряслось. Я припал к ее ногам и хотел их поцеловать, но там была лишь пустота.
– Я только тень, – сказала она. – Только мысль. Я женщина, которая прикасалась к тебе, и моих прикосновений тебе не хватает, как будто не хватает части тебя самого. Откуда же эта ярость? Я – сладкое дыхание весны. Я – роса на траве. Я – птицы, срывающие ягоды. Я – предрассветный покой. Я с тобой каждый день. И когда ты перестанешь яриться, возлюбленный мой, когда твой гнев наконец пройдет, вспомни об этом и восславь меня.
Когда меня посадили на ладью и отправили через Стикс, реку скорби и горькой ненависти, она исчезла – как будто он снова отнял ее у меня.
И это было горше всего.
Я жадно вдохнул ртом воздух и проглотил слезы безумия. Действительно ли Оракул скоро встретится со мной?
Пришел ли уже день на смену предрассветным сумеркам, вслед за утренней звездой, и рассыпал ли он искры в слезах Ниобы – источниках, которые стремительно сбегали по скалистым склонам горы Иды? Или, может быть, солнце уже сделало полный круг и снова озарило зазубренные вершины далеких фригийских гор? Или она сидит в плену тени, госпожа холодного горного воздуха?
Сколько уже долгих дней эти пламенеющие духи пляшут перед моими неверными глазами? Два дня? Три?
Я не мог этого сказать, не мог угадать.
15.08
«У каждого есть выбор».
Норт прижимал носовой платок к лицу. Его тошнило от запаха смерти, ему хотелось выйти в грязный коридор – там воздух должен быть хоть немного свежее. Потеря потрясла его до основания, в груди словно разверзся зияющий провал.
«Мойра».
В зловонную заднюю комнату вошел еще один сотрудник отдела криминалистики. В руках у него был тяжелый серебристый контейнер с оборудованием. Он попытался завязать разговор с Нортом, пока копался в мешках с гниющими использованными презервативами, собирал маленьким пинцетом образцы плесени и червей. Но Норт был где-то далеко-далеко отсюда.
Он услышал, как в гостиной, превратившейся в склеп, Мартинес разговаривает с Робертом Эшем. Время смерти всех трех жертв было установлено – это случилось восемь или десять дней назад.
Когда явились фотографы и начали сверкать вспышками, снимая место преступления, Норт понял, что с него хватит. Он должен отсюда уйти.
Он прошел мимо криминалистов, но когда добрался до двери, Мартинес преградил ему путь. Лицо напарника было мрачным и озабоченным, у него явно родились какие-то подозрения.
– А что Гену было нужно от тебя?
Норт сказал, что не знает.
– Люди захотят узнать.
– Это ты хочешь узнать.
– Да, черт возьми, хочу.
Норт не знал, что сказать. Он не знал, с чего начать.
Он чувствовал, как глаза всех присутствующих буравят его затылок, впиваются, пронзают, словно желая проникнуть внутрь. Ему казалось, что с него сдирают кожу. Это пробудило в нем неведомое прежде чувство незащищенности. Норт повернулся к ним.
И тут зазвонил телефон. Обычный, ничем не примечательный черный телефонный аппарат, принадлежащий домовладельцу.
Эш быстро показал, что с телефона еще не снимали отпечатки пальцев. Норт обернул трубку носовым платком и, как только все в комнате затихли, поднес трубку к уху.
Сначала он ничего не услышал. Затем раздался негромкий звук, похожий на шорох одежды.
Норт молчал – кто бы это ни был, при звуках незнакомого голоса он сразу поймет, что что-то не так. Однако молчание затягивалось, и ему пришлось действовать.
– Кто это? – решительно спросил он.
– Здравствуй, детектив Норт.
Норт встретил выжидательные взгляды окружающих стойко, как только мог. Он тихо вздохнул, чувствуя, что волосы на затылке встают дыбом. И постарался ответить максимально спокойно:
– Здравствуй, Ген.

Книга седьмая
Характер определяет судьбу.
Гераклит
Доминантный признак
Ген сидел на корточках, спрятавшись в боковом проходе библиотеки. Тела двух мертвых охранников лежали у его ног, возле их голов собралась в лужицы темная липкая кровь. Отверстия от пуль были маленькими, но этого хватило.
Прижимая к уху трубку сотового телефона, Ген обшарил карманы ближайшего охранника и вытащил тонкий черный бумажник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110