Трупы и смерть – вот союзники наши отныне. Где крепкошеий Аякс, могущий свалить и быка одной лишь рукою? Он окутан туманом тоски и невзгоды и меч свой берет, путь к Аиду себе пролагая.
Что мы теперь? Троянцев добыча, жадность которых не могут смирить даже смертельные стрелы и копья. Где теперь праздный Парис? Мертв, а Елену взял в жены еще один отпрыск Приама, принц Деифоб. И вновь женщины греков врагов услаждают на ложе. Где благородство троянцев? Нету его, это миф, это ложь.
Мы, воины Греции, жмемся к кострам по ночам и плачем как дети, навзрыд, жен и подруг вспоминая, которых нам больше не видеть.
– Киклад!
Я вгляделся в холодную темноту ночи и в мерцающем свете костров увидел моего царя, Идоменея. Но гордый властитель Кносса, который с горящим сердцем взирал на игры с Быком, ныне исчез. Сияние его прекрасного лица померкло.
Выходит, тяготы войны жестоки к царям, как и ко всем остальным. Почему-то это меня порадовало.
Я вскочил на ноги и приветствовал его:
– Великий царь! Что прикажешь?
– Язык человека может быть скользким и вероломным, не так ли?
– Вы пили с царем Одиссеем?
Мне показалось, на задумчивом лице царя промелькнула улыбка.
– Ты скорбишь о своей Мойре.
При одном звуке ее имени мое горящее сердце пронзила ужасная боль, словно живую плоть терзали зазубренной острогой.
– Она заперта за этими стенами,– напомнил я.– Если даже она верна мне, я все равно в ярости.
– Мы все в ярости, Киклад. Не сомневайся.
Что же так угнетало моего царя? Идоменей окинул взглядом своих воинов, сгрудившихся вокруг костров.
– Пойдем со мной,– велел царь.
Мы удалились от мерцающего и потрескивающего пламени костров и подошли к черному берегу, о который разбивались холодные морские волны.
– Я видел, как ты танцевал с быками. Я видел, как ты с ними боролся. Прекрасные, могучие звери… ты выворачивал их черные рога руками – там, в Лабиринте Кносса. Ты был отчаянно храбрым и не выказывал страха.
Я смутился оттого, что царь меня запомнил.
– Остался ли ты прежним храбрецом? Идет ли рядом со мной все тот же мужчина, что танцевал с быками? Или эта несчастная война его погубила?
Меня оскорбил вопрос царя. Я дерзко сказал:
– Великий царь, я уже спрашивал тебя – что прикажешь?
Царь Идоменей обдумал мои слова, мрачный и озабоченный. А потом протянул мне руку и приказал пойти вместе с ним в шатер царя Одиссея.
В шатре Одиссея, перед роскошным столом, в окружении предводителей греческого воинства стояли двое знатных троянцев с мрачными лицами, которые в бою с ликованием разили греков,– Антенор и Эней.
Я потянулся за мечом, но царь Идоменей удержал мою руку.
– Ты простой воин,– сказал он.– Этого тебе не понять.
Двое мрачных троянцев завершали свое дело.
– Значит, мы договорились – я получу половину богатств Трои, и один из моих сыновей сядет на трон. Дом Энея останется нетронутым, и его достояние тоже.
Лукавый царь Одиссей протянул руку над столом, где стояло вино.
– Даю в том свое слово.
– А что же Агамемнон?
– В этом деле я говорю и за Агамемнона тоже.
Эней повернулся к столу спиной и посмотрел на меня. Его темные глаза грозились проглотить целиком всю мою судьбу.
– А тот человек, которого вы оставите на берегу? – спросил он.– Чего желает он?
Я не понял, о чем речь. И посмотрел на царя Одиссея, ожидая объяснений. Одиссей отпил вина и погладил бороду рукой.
– Киклад, Идоменей выбрал тебя для этого отчаянного дела, и я доверяю его суждению. Если бы врата Трои открылись пред тобой и ты бы вошел туда – кого бы ты искал, кого бы отметил?
– В чем здесь подвох?
Одиссей рассмеялся от такой неприкрытой подозрительности.
– Киклад, ты мог бы быть моим двоюродным братом. Никакого подвоха нет. Когда ты войдешь в Трою, кто первым отведает бронзы твоего клинка?
Только один человек.
– Вавилонянин,– ответил я, задыхаясь от гнева.– Колдун, который называет себя Атанатосом. Он вырвал мое сердце и до сих пор держит у себя – его я стал бы искать и его бы отметил.
Эней принял мое желание. Он повернулся к столу и Антенору.
– К рассвету статуя Афины Паллады исчезнет из храма. Мы скажем, что ее украл Одиссей. А вы приведете в исполнение свой план, и дом Приама падет.
Я не понял, о чем они сговорились, но как только соглашение было заключено, Одиссей приказал проводить двоих мрачных троянцев обратно в Трою.
Я же присел к столу Одиссея.
– Мы теперь заключаем союзы с троянцами?
– Мы явились сюда не для того, чтобы ставить Трое какие-то условия,– заверил меня Одиссей.– Мы пришли, чтобы сразиться с троянцами насмерть.
Идоменей быстро подошел к нам и присоединился к разговору.
– Киклад, если ты все еще жаждешь войны, знай, мы с тобой. Мы соблюдем свое соглашение с троянцами точно так же, как Парис чтил договор с Менелаем.
– Через три дня созреет плод нашего плана,– сказал Одиссей.– Но все зависит от скользкого и вероломного языка одного-единственного человека, которому троянцы поверят, потому что знают, что он не будет их царем.
Над покинутым и сожженным лагерем греков вились клубы черного дыма.
Я разорвал тугие путы, которыми меня связали, и жадно припал сухими потрескавшимися губами к той влаге, которую смог отыскать в разбитом черепе подохшего от болезни черного быка. Его помутневшими глазами я утолил голод, а жажду утолил, облизав раздувшиеся влажные внутренности.
Я услышал голоса и побежал прочь, спотыкаясь о гниющие кости сотен трупов. Я бежал, пока не упал на колени у ног какого-то троянца.
Бронзовый клинок рассек мне плечо. Я зажал рану. Алая кровь заструилась из-под моих грязных пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110