Да и невозможно это было среди бесшумно-безумствующих сил весенней природы.
Яркая, страстная луна висела над обомшелой стеной не только волнуя сердце девушки, но причудливо одухотворяя всю окружающую растительность. Персидские сирени, месопотамский жасмин, греческие ирисы, тосканский дрок и еще множество других, столь же живых существ, если так можно выразиться.
Сирени были населены соловьями, птицы были неутомимы и изобретательны, как придворные музыканты. Принцесса неподвижно и бесшумно сидела на дне цветочно-соловьиной ямы и умиленно молилась луне. В руках она сжимала письмо. Последнее по времени и первое, где тонкий, возвышенный ее обожатель, открывал свое имя. Да, она давно уже и страстно желала узнать кто это два, а то и три раза в неделю одаривает ее посланиями, исполненными необыкновенного изящества и благородства. Но страстно этого желая, она упорно делала вид, что ничуть не интересуется этим. Она считала, что именно таким должно быть поведение благородной девушки.
Когда она уговорила себя согласиться на то, чтобы он поставил под своим очередным посланием свое имя, то была уверена, что будет немедленно поражена небесной молнией. Ничего подобного не случилось, тогда она сказала себе, что, тем не менее, корчи на адском вертеле ей все равно обеспечены.
Но, запугивая себя, она одновременно весьма умело себя уговаривала, что ничего особенно страшного не произошло. Что узнав его имя, она всего лишь имя узнает, а не его самого. Но эта казуистика давалась ей трудно. Нет, в конце концов решила она — я согрешила, а грех надобно замолить. Сибилла со всей страстью отдалась благотворительным начинаниям отца Савари. Иоаннит ликовал, считая, что лед недоверия окончательно меж ними растаял и теперь нет никаких препятствий для того, чтобы посланец Госпиталя мог всецело руководить душой дочери Бодуэна. В зависимости от интересов ордена принцессу можно будет отправить или под венец, или в монастырь.
Мужчины часто заблуждаются, принимая внимание женщины к себе, за истинную склонность. Им не приходит в голову задуматься над причинами этого внимания. Ибо всякий мужчина самоослепленно считает, что в нем достаточно поводов для возбуждения самой глубокой склонности во всякой женщине.
Отец Савари поспешил доложить о своих успехах графу Д'Амьену. Великий провизор был проницательнее проповедника, и, может быть, лично наблюдая за Сибиллой, он бы не стал спешить с благоприятными выводами, но ему приходилось судить со слов отца Савари, человека стремящегося поскорее отличиться. Он был проповеднически влюблен в свою единственную слушательницу и, стало быть, ослеплен любовью. Надо сказать, что любовь платоническая ослепляет надежнее любви плотской. Великий провизор, перегруженный заботами, успокоенно решил, что на этом участке борьбы с вездесущим влиянием Храма, положение надежно.
Отец Савари сладко спал этой ночью. Вряд ли он мог бы это делать зная, что его «мягкая, как воск» Сибилла сидит посреди ночного сада и, вперив свой страстный взор в лунный диск, непрерывно шепчет:
— Гюи! Гюи! Гюи!
Доклад заканчивался. Данже завинтил чернильницу, стряхнул с бумаг песок, насыпанный для просушки чернил.
— Ты хочешь еще что-то сказать? — спросила Изабелла не глядя в его сторону.
— Нет, Ваше высочество, — тоже не глядя в сторону своей госпожи, отвечал мажордом.
Изабелла поигрывала поясом своего блио.
— Что наш воинственный граф Шатильон перестал, наконец, просить о пощаде?
— Вы запретили мне докладывать о его просьбах, Ваше высочество.
— Сама знаю, Данже. Нечего меня попрекать моими же собственными приказами!
— Как я могу, Ваше высочество! — честный Данже укоризненно вытянулся во весь свой оглоблиевый рост и посмотрел на госпожу, как несправедливо наказанная собака.
Принцесса поморщилась.
— Ладно, ладно. Ты мне просто скажи — просил о пощаде или не просил?
Данже вздохнул, опустил голову и буркнул.
— Нет.
— Что значит — нет?
— Он просил о милости видеть вашу милость. Так он выразился, Ваше высочество. А, что касается наказания, то сказал, «что готов претерпеть и худшее, если вам будет угодно».
Изабелла мягко, как кошка, встала с аттической кушетки, на которой возлежала во время разговора, и несколько раз нервно прошлась по будуару.
— У меня такое впечатление, Данже, что ты поглупел. Если ты не перестанешь, я возьму на твое место Био. Он способен к наукам. Плавать, например, я его уже научила.
— Что я должен перестать, Ваше высочество, вы только укажите, я перестану со всею охотой, — с дрожью в голосе сказал мажордом. Он знал нрав своей госпожи, знал, что от нее ждать можно чего угодно, и был готов ко всему.
— Перестань меня запутывать. Ты говоришь, что Рено Шатильонский не просит пощады, но просит милости. Разве это не одно и тоже, а?!
— Ваше высочество, я…
— Ну говори, говори, что ты еще хочешь сказать моему высочеству?!
— Это не я.
— Яснее, яснее изъясняйся, Данже, ты все-таки мажордом, а не водовоз.
— Это он. Он все запутал. Вся моя вина в том, что я дословно передаю все, им сказанное.
Изабелла отпустила край кисейной занавеси, которую теребила в задумчивости, и с размаху уселась на свою кушетку.
— Как же мне узнать чего он хочет?
— Может быть прикажете его привести сюда. Пусть сам все и расскажет.
— Его?! Сюда?! Это же государственный преступник, Данже. Его место не в будуаре принцессы, а в пыточной камере.
Мажордом поклонился.
— Совершенно с вами согласен, Ваше высочество.
— Но, тем не менее, выяснить чего он хочет, необходимо. Вдруг сказанное им послужит и государственной пользе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193