Горожане там беднее церковных мышей. А те, у кого, может быть, есть деньги, научились их прятать.
— Позволь мне все же попробовать, и ты убедишься, что мне можно доверять.
Весельчак ответил не сразу. Ему не хотелось отпускать этого урода, но никаких оснований задерживать его не было. После вчерашней истории Анри не хотелось выглядеть самодуром.
— Ну, хорошо, попробуй. Если тебя поймают и повесят, потеря будет невелика. Кроме Кадма, с тобой пойдут еще два человека. Я готов смириться с тем, что тебя повесят, но мне бы не хотелось, чтобы ты сбежал.
Другого напутствия Анаэль и не ожидал.
На закате отправились. Дороги промерзли, в выбоинах блестели ледяные перепонки. Созвездия проступали на небе, как иглы сквозь темнеющий бархат. Посвистывал не слишком сильный, но при этом совершенно пронизывающий ветерок. Ни огонька во всей округе. Даже грабителю и убийце такая ночь должна была бы показаться мрачной. На эту тему и высказывался Лурих — рыжеволосый туповатый германец, непревзойденный арбалетчик. Кадм помалкивал, Анри сказал ему, что Анаэль сегодня обязательно попытается бежать, и тот напряженно ждал, когда пятнистый начнет это делать.
Приблизительно в полночь подошли к городу. Крепостные ворота оставили справа от себя, держа направление к тем кварталам, что располагались за стенами города. Были слышны колотушки ночных обходчиков. Полаивали собаки.
Скоро четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету. На этот раз дом горшечника Нияза остался в стороне.
— Это сарацины? — тихо спросил Лурих.
— Конечно, — также тихо ответил Кадм. Давно пора было бы усвоить, что мусульманам на территории Иерусалимского королевства приходится селиться в отдельных кварталах, а если городок небольшой, то именно им выпадала честь жить вне его стен.
Анаэль уверенно шел по извилистой тропке, так уверенно и быстро, что это заставляло спутников нервничать.
— Куда мы идем? — не выдержал германец.
— Уже почти пришли.
Вода в ручье замерзла лишь по краям, появившаяся луна освещала ручей таким образом, что казалось у дальнего берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.
— Тихо! — поднял руку Анаэль.
Все, кажется, было в порядке, ни одного подозрительного звука, ни одной сомнительной тени.
— Заряди самострел, — велел Анаэль Луриху, — и дай мне.
— Это мой самострел, я его никогда не выпускаю из рук.
— Тогда становись у меня за спиной и если собака на меня все же бросится — не промахнись.
— Я никогда не промахиваюсь.
— А почему ты говоришь, собака… — сбивчиво прошептал Кадм, его мучили неопределенные подозрения. — Ты что, бывал здесь раньше?
— По-соседски.
— А-а, — протянул надзиратель, начиная что-то понимать, — а они, эти соседи, богатые?
— Сами они так или иначе ничего не отдадут, но где-то в доме должен быть тайник. Кажется, возле дымохода.
— Понятно.
— Пошли.
Немного поковырявшись кинжалом, Анаэль открыл калитку в глинобитной стене и, выставив кинжал перед собой, негромко позвал:
— Чум, а Чум!
В непроглядной, пахучей глубине красильщикова двора, зародилось какое-то небольшое движение, что-то грохнуло, что-то тихо повалилось, послышалось нарастающее дыхание, и вдруг перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая облака белого пара.
— Чум, Чум! — пес на мгновение замер, а потом радостно взвизгнул. Над ухом присевшего хозяина прошелестела короткая арбалетная стрела и попала собаке точно в пасть.
Через несколько секунд в доме красильщика Мухаммеда уже вовсю царствовали ночные гости. Сам красильщик валялся на полу в изодранной рубахе и клялся всеми самыми страшными клятвами, что ни денег, ни чего-либо ценного в доме нет. Лурих приволок за волосы из дальней комнаты онемевшую от ужаса дочь и бросил ее на пол рядом с отцом.
— Подумай, старик, что мы можем с ней сделать, если ты сейчас не отдашь нам те монеты, что припас ей в приданое.
Красильщик продолжал тупо причитать и биться лбом о пол. Дочь просто икала от страха.
Анаэль стоял тут же, не выходя из темноты в круг, освещенный бледным светом масляного светильника. Наклонившись к уху Кадма он сказал:
— Спроси у него, где его вторая дочь.
— Слава Аллаху, я выдал ее замуж.
Не дослушав эту радостную новость, Анаэль бесшумно выскользнул из дома во двор и бросился к красильне. Однажды ему довелось случайно видеть, как отец вынимал два камня из стены за большим чаном. Оставалось надеяться, что он не перенес тайник в другое место.
Темно все-таки. В ноздри ударил незабываемый, ненавистный дух дратвы, квасцов и еще чего-то. Под ногами что-то загрохотало. Все нужно было делать очень быстро. Вот эта стена. Анаэль торопливо ее ощупал. Кажется этот, он вцепился в край ногтями, попытался отковырнуть, потом надавил ладонью, пытаясь сдвинуть. Кажется, не то. Анаэль перебежал пальцами к следующему камню. Поддается? Поддается! Он сунул руку в образовавшееся отверстие и быстро вынул довольно крупный кошель из ковровой ткани. Громко чихнул от поднятой пыли. Судя по весу кошеля, за последние полтора-два года тайник пополнялся не часто.
«Грабитель» сорвал с пояса специально приготовленный мешок, пересыпал туда половину монет, а остальное вернул на прежнее место.
За спиной что-то загремело. Кадм ворвался в красильню.
— Эй ты, ты где?! — раздался его бешеный шепот.
— Здесь.
В это время Лурих, орудуя кочергой, разламывал печь в доме. От пыли, сажи нечем было дышать. Старик лежал на полу правым виском вниз, из-под головы струилась полоска крови. Дочь его сидела на полу, закрыв лицо руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193