У него румяные щеки и вечно спутанные волосы. На щеках – трехдневная щетина. И он что-то пишет на клочках бумаги.
В общем и целом, вот так все и есть. Видение необычное, да, но все выглядит буднично, обыкновенно. Если там есть волшебство, то его очень мало: никаких магических превращений, никаких потусторонних явлений. Молодой человек не летает по воздуху и не беседует с моими покойными родича­ми. Есть только я, которому все это снится, и он – мой сон.
И там никогда ничего не происходит. Вы спросите, есть ли там кто-то еще? Его отец, его мать. Служанка, что прихо­дит к нему убираться и болтает без умолку, но он совершенно бесстыдно ее затыкает, не желая вступать в разговоры. Иногда его кот, ленивая и медлительная зверюга с черной мордочкой и отвисшим пузом, запрыгивает на стол. Кот разбрасывает листы и жует уголки книг, и если он где уляжется, его уже не сдвинуть. Кот говорит: прррр-прррр. И молодой человек пре­кращает попытки согнать его со стола, причем очень охотно, и чешет его за ушком. Друзей он дома не принимает. Женщин к себе не водит. Для компании у него есть черный сундук, ук­рашенный светящимися циферками, и этот сундук разговари­вает на разные голоса. Молодой человек никогда не вступает в беседы с духами, хотя иногда, если кто-то из них его сильно рассердит, то он может его отругать. Из того же самого сунду­ка – там есть такой маленький ящичек, он высовывается нару­жу, как язык, принимающий святое причастие, – молодой че­ловек извлекает и музыку – иногда эта музыка режет слух и совсем не похожа на музыку, под которую он пытается писать.
Теперь что касается его работы, этой загадочной писани­ны… Иногда, просто для развлечения, он отталкивается нога­ми от пола, потом поджимает ноги и вертится вместе с крес­лом по часовой стрелке. Когда ему надоедает крутиться по часовой, он начинает вертеться против. И так может продол­жаться достаточно долго. То туда, то сюда. Иногда он нагиба­ется к полу и снимает с ковра ворсинки или смотрит в окно на каштан. Да, я же предупреждал, что мой сон – самый скуч­ный из всех снов в истории сновидений. Я терпеть не могу этого человека. И все-таки он постоянно мне снится. Вот он, родимый, бездельничает in perpetuum у себя в келье.
Похоже, он одержим нездоровой любовью к выбеленной кости. Она лежит у него на кровати. Когда кость начинает пи­щать и выть, он берет ее в руку, подносит ко рту и успокаивает звуками голоса. Потом он кладет ее на место и с явною неохотой возвращается к работе. Вернее, к своим книгам. Я еще не рас­сказывал про его книги? Про его страсть собирать их и ими вла­деть, про то, как он читает по нескольку книг за раз, начинает одну, тут же бросает, берет другую, ее тоже бросает, берется за третью, и ни одну не дочитывает до конца. Вы, может быть скажете: что скромный уличный фокусник понимает в книжной учености? Но я понимаю достаточно, чтобы сравнить его ревно­стную тягу к книгам со страстью охотника, одержимого мыслью собрать побольше трофеев. Он так гордится своими книгами как настоящий мужчина гордится своими детьми.
Но я отвлекся… частенько он прерывает работу, чтобы ненадолго вздремнуть. Вы все видели, как кошка, когда соби­рается спать, долго мостится и так, и сяк, пока не сворачивается клубочком. Так вот, до него далеко даже кошке. Сначала он долго сражается с одеялом и взбивает подушку, потом во­рочается с боку на бок, и только потом засыпает – и жутко храпит – может быть, этим и объясняется его одиночество. Когда он не может заснуть, он встает и выходит из комнаты, и я слышу приглушенные голоса за стеной. И еще – музыку, и шарканье ног. Но я ни разу не слышал, чтобы он разговаривал с кем-то за стенкой. И никто из соседей к нему не заходит.
Вот так вот, всегда один – за исключением редких мгно­вений, когда к нему входит мать с родительскими наставлени­ями и чистыми носками, которые она складывает попарно и убирает к нему в шкаф.
Вот так вот, всегда один – за исключением кота и его ве­сельчака-отца – молодой человек, моя выдумка – ибо кто же он, как не фантом, порожденный моим воспаленным вообра­жением? – моя выдумка держится за свою писанину, как буд­то это скала посреди бурного моря.
Позвольте мне описать, как он обычно работает – его ме­тод – хотя «метод», может быть, слишком сильно сказано. Сперва он пишет корявым и неразборчивым почерком на каких-то клочках бумаги, то есть на первом, что попадается под руку, например на обороте смятых счетов, которые он достает из мусорной корзины и разглаживает рукой. Когда же он бла­гополучно исписывает все листы, он прикрепляет их к аналою и переписывает заново, внося изменения и поправки, в зеле­ную толстую книгу. Вариант из зеленой книги – которая со­стоит почти сплошь из зачеркнутых или вымаранных фраз, – он переписывает, внося изменения и поправки, в маленькую синюю книжку. Потом он садится перед доской из слоновой кости, в которую врезаны мелкие квадратики с буквами, и набивает на них текст из маленькой синей книги. Белая ко­робка на столе вздыхает – пффффвввззззззуууввв – и выплевывает отпечатанные листы в формате кварто, – молодой человек их читает и исправляет там что-то красными чернила­ми – потом снова стучит по клавишам из слоновой кости – белая коробка вздыхает и выдает очередную порцию печатных листов – он снова читает и вносит поправки синими чернила­ми – снова стучит по клавишам – белая коробка выплевыва­ет отпечатанные листы – и так далее, и так далее, и так далее, пока ему это не надоедает.
Кстати, я не понимаю ни слова из того, что он пишет.
Какая-то китайская грамота.
Но время идет – прошу прощения за избитое выражение, – и я устаю от такого сна – сон должен быть отдохновением для души, я же сего отдохновения лишен, – но время идет, повто­рюсь, и он просыпается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81