Они стоят там и дуют, как в трубы, в витые раковины.
– Должно быть, они нас приветствуют, – говорит пер­вый помощник. – Давайте помашем им и покажем, что мы дру… зья…
Он буквально давится последним словом, потому что с вершины утеса падает человек.
Вернее будет сказать, что не падает, а летит вниз, потому что он не упал – его сбросили, голого и беспомощного, на­встречу жестокой и неминуемой смерти. Такая же участь по­стигает еще одного несчастного, который, кажется, осканда­лился на лету. Последняя, третья жертва машет руками, как неуклюжий, только что оперившийся птенец, и тоже летит вниз с обрыва.
– Пожалуй, на Талоп мы заходить не будем, – говорит Колпачок.
Но судьба распорядилась иначе. Из потайной бухты среди неприступных скал выплывают три весельных баркаса и направляются к «Барышу». Весла на всех трех баркасах выкра­шены в черный цвет, на борту хорошо различим странный герб – возница на колеснице, глядящий в небо, – и сидят в них не мирные моряки, а солдаты, вооруженные до зубов.
– Я – Лено, – высокомерный протяжный голос выдает благородное происхождение говорящего, – канцлер его вели­чества Коммодуса Второго, короля Талопа. Арбалеты заряже­ны и готовы к бою. Назовите себя: кто такие, с какой целью прибыли?
– С вашего позволения, – говорит Колпачок, блюдя скром­ность Белкулы посредством куска парусины, – мы мирные торговцы, направляемся в Берген. Может быть… э… соблаговолите подняться на борт?
Буквально за считанные секунды талопские воины в блес­тящих, с черным плюмажем, шлемах наводнили всю палубу «Барыша». Стращая ни в чем не повинных матросов, они заставляют их расступиться, чтобы освободить проход канцлеру. Все это отдает некоторой театральностью.
– Его величество требует вас к себе, – напрямик заявляет Лено. – Вас, сэр, и эту юную леди. По окончании аудиенции вас доставят обратно на ваш корабль.
Отказаться было бы неразумно. Под строгим присмотром солдат наши друзья покидают «Барыш». Их разделяют и сажа­ют порознь: Белкулу – в один баркас, Колпачка – в другой. Излишне упоминать, что Белкула оказывается в баркасе канц­лера, который тут же подсаживается к ней поближе.
– Вам, я вижу, весьма любопытно, что у нас за король, – говорит Лено, когда баркасы отходят от борта «Барыша». – Он не просто король, он – дух-хранитель этого острова, каким до него был его благородный отец, наш основатель. Кра­сота, чувство меры, ученость и ум соединяются в нем, словно четыре реки, что сливаются в один мощный поток. Коммодус Второй – наш Король-Философ. (Белкула – аааааау!— зева­ет.) Его герб, разумеется, представляет жизнь созерцательную, философскую. Кстати сказать, король самолично его при­думал.
Войдя в потайную бухту, баркасы причаливают к песчано­му берегу. Наших друзей ведут вверх по лестнице, вырубленной в почти отвесной скале, где на вершине трудятся в поте лица крестьяне, которые при появлении важных господ по­чтительно падают ниц.
– Заметьте, мадам, – говорит Лено, – как довольны и счастливы наши люди. Раньше они рыбачили в море, ежед­невно рискуя жизнью. Теперь они трудятся на земле, и им не грозит никакая опасность.
Работа грязная: выкапывать торф, рубить его на части и складывать в кучи. Весь остров испещрен этими черными, пустыми ульями. Сами же собиратели торфа ютятся в убогих домишках, которые едва ли не меньше торфяных курганов. Чумазые детишки – мал мала меньше – возятся в грязи во дворах. Постепенно унылые торфяные болота сменяются зелеными лужайками и садами. Колпачок при всем своем пре­дубеждении невольно восхищается великолепными парками, лабиринтами из сочной зелени и искусственными озерами.
– Дворец правительства, – объявляет канцлер Лено, ука­зывая на помпезно-претенциозные хоромы в дорическом сти­ле, все из перистилей и архитравов, вероятно, от слова травить.
Внутри дворец так же вычурен и помпезен, как и снаружи: на взгляд Колпачка, там присутствует явный избыток плюша и канделябров, но его мнения никто не спрашивает.
И вот мы входим в банкетный зал, где король и его совет­ники сидят погруженные в размышления, склонившись над листами пергамента. Канцлер Лено откашливается, прочищая горло. Король всхрапывает во сне. Лено подходит ближе и что-то шепчет Коммодусу в ухо; тот резко вскакивает со стула.
– Добро пожаловать! – вопит он во весь голос, будя сво­им криком советников. – Вы непременно должны со мной отобедать! Гости к нам заезжают нечасто! – Впрочем, все это сказано только из вежливости. За обедом король говорит не умолкая, с набитым ртом – набитым, кстати сказать, свежими устрицами, фаршированным лебедем и золотистым печеньем.
– Батюшка мой приехал на Талоп, когда его выпер… ког­да он с отличием окончил Платоновскую Академию во Фло­ренции. Из чисто эпистемологического интереса он покорил островитян и основал королевство. Теперь у каждого есть своя функция, сирень строго определенный круг деятельности, и каждый знает свое место. И я в том числе.
Колпачок, который давно уже перестал вникать в речи Коммодуса, украдкой разглядывает своих сотрапезников. Все они представляют собой вариации на тему Лено (который, как выяснилось, приходится троюродным братом королю): муд­рые, может быть, даже чуть-чуть не от мира сего, но при зтом изнывающие от скуки.
…народ есть продолжение своего короля, только на более низком и слабом уровне множественности. Они меня любят, ибо все вещи в природе стремятся к единству, к высшему единству со своим источником…
Белкула уже наелась, и ее явно клонит ко сну.
…люди имеют лишь смутное представление о вечной и аб­солютной Форме Справедливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81