Он сел на вершине холма и поднес к голо­ве трепан.
В другую руку Ганс взял деревянный молоток. Он ни разу не видел, чтобы врач проводил подобную операцию на себе, но вид истерзанного Вормса придал ему сил.
~ Горацио ударил молотком по рукояти трепана.
Вспышка невыносимой боли…
~ …кость треснула, как скорлупа…
…звук казался таким далеким…
~…он прогремел громом.
Ганс упал на траву. Его глаза были словно два зеркала, где отражалось небо.
~ Пока кровь вытекала из раны, унося с собой жизнь, Гора­цио узрел Виттенберг во всем его благословенном великоле­пии. Он мысленно вознес хвалу Богу, и слова были как пар у него в голове. Но он уже не надеялся на спасение.
«Господи, пусть с моей смертью закончится этот кошмарный сон».
~ «Вот, черт. Неверный диагноз».
Вормс в отдалении, словно луг, омытый весенним ливнем, вернул себе прежний облик. Миллионы демонов, будто мухи, захваченные половодьем, пролились в реку Неккар. Они ута­щили с собой бездыханное тело врача; но душа его вознеслась на Небеса.
~ Чудеса в Виттенберге продолжались все лето, всю осень и дальше. Старики обрели новые силы, молодые познали муд­рость. Урожай на полях уродился в тот год небывалый; го­родские трущобы снесли, в городе построили несколько новых церквей и основали университет. Когда горожане нашли труп Горацио, они похоронили его на перекрестке дорог, как нече­стивого самоубийцу. А что стало с его душой, о том извест­но лишь дьяволу.
~ Весьма поучительно, я бы сказал. Но если вам все еще интересно, то вот как все было на самом деле. Добрые граждане Вормса, которые были весьма легко­верны и простодушны, напридумывали себе всяких ужа­стей, так что сами себя напугали до полного помеша­тельства. Иероним с Лаббертом, почуяв опасность, поспешили укрыться. «Отмщения! Отмщения! – скан­дировала толпа, швыряя камнями в окна Иеронима. – Это он, окаянный, наслал на нас бесов! Смерть ему! Смерть! Повесить на месте!» Лабберт, все еще злой, как черт, вдруг встрепенулся, как будто ему пришла некая свежая мысль. Иероним занервничал еще пуще.
«Ага, – сказал Лабберт. – Они за тобой пришли, не за мной». Иероним достал из ящика стола лист пергамен­та и быстро подправил свое завещание. «В знак нашей дружбы, Лабберт, я завещаю тебе десять процентов стоимости моего земного имущества». Взбешенная тол­па уже принялась выламывать дверь. «Это твоя после­дняя ложь, – сказал Лабберт, когда первый топор вон­зился в деревянную обшивку. – Нет у тебя никакого земного имущества». Что было истинной правдой, если не почитать за великие ценности веревку с петлей и предсмертный стояк. А мораль такова:
Думайте, что сочиняете, любезные господа, А то наплетете с три короба, и будет вам с этого только беда.
Explicit liber Pandaemoniam
ПРОЛОГ СПЯЩЕГО ПЬЯНИЦЫ
Да, вы уже тоже заметили: рассказчики потихоньку кон­чаются. Все взоры обращены в сторону спящего пьяницы, что храпит себе на носу. Вслух никто ни о чем не договари­вался, поэтому я затрудняюсь сказать, чья нога въехала ему в ребра. Спящий вздрагивает во сне и приоткрывает один глаз.
В с е х о р о м: Расскажи нам историю, мы хотим исто­рию, давай рассказывай нам чего-нибудь…
Спящий то ли рычит, то ли стонет. Мир сновидений ни­как его не отпускает: он по-прежнему погружен в эти мягкие воды самозабвения.
С п я щ и й п ь я н и ц а: Не знаю я никаких историй.
– Ну уж нет, не отлынивай, – распекает его монашка. – Мы все нашли, чего рассказать, чтобы скоротать время. Те­перь твоя очередь.
С п я щ и й п ь я н и ц а: Мы все?
Р а с к а я в ш и й с я п р о п о й ц а (то ли радостно, то ли подавленно, непонятно): Так он даже не слушал.
Глаз спящего пьяницы закрывается, как будто улитка вы­глянула на миг из домика и снова втянула рожки. Пьяная баба раскрывает ему веки пальцами. Спящий закатывает глаза, зрачки ищут спасения в глубине глазниц.
П ь я н а я б а б а: Нам нужно что-нибудь, чтобы взбод­риться.
П е в ц ы-г о р л о п а н ы: Песня.
М о н а ш к а: Псалом.
Но спящий (пьяная баба по-прежнему не дает ему слепить веки, и ее проспиртованное дыхание обжигает ему глаза) и вправду не знает никаких историй. То есть вообще никаких. Все остальные, похоже, близки к отчаянию.
С п я щ и й п ь я н и ц а: Хотя нет, может быть, кое-что я и смогу рассказать! Только ты убери руки! (Моргая и заливаясь слезами.) Мне часто снится один и тот же сон. Он такой… очень неспешный. Может быть, если начать его пересказы­вать, так и сказать будет нечего. (Он зевает, пуская слюну.) Вам наверняка будет скучно.
В с е х о р о м: Нетнебудетдавайрассказывайскорее.
С п я щ и й п ь я н и ц а: Это просто как бы картинки у меня в голове. Никакого сюжета и действия. И смысла тоже никакого, насколько я понимаю. Скорее всего вы уснете где-то на середине. (Сладко зевает.) То есть будем надеяться.
РАССКАЗ СПЯЩЕГО ПЬЯНИЦЫ
Представьте себе комнату, узкую комнату, со скошенным потолком. Стены в комнате светло оранжевые, хотя их почти и не видно за картинами и книжными полками. Листочки с картинками и памфлеты разбросаны по кровати, по белому покрывалу. В окне видны ветки каштана – маленький садик, где лавры и падубы, и еще дальше – дома и деревья. Это декорации, которые никогда не меняются. Теперь представь­те себе письменный стол с аналоем, весь уставленный стран­ными приспособлениями. В том числе: две лампы, что горят без масла и дыма, музыкальные шкатулки, что играют сами по себе, так что не надо их заводить, и большая белая фасо­лина с серой припухлостью в виде такого маленького бугор­ка – она лежит на бархатной плоской подушке и ерзает, если притронуться к ней рукой. За столом сидит молодой чело­век.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81