старый Людвиг рассмат­ривал свои ногти. Брат Эридус подталкивал ложкой к краю миски утонувшего долгоносика. Брат Нестор пристально изу­чал разводы на деревянной столешнице. Я решил проверить, насколько они погружены в себя, и нарочно перевернул со­лонку. Но никто не выговорил мне за это – даже брат Люд­виг, помешанный на экономии соли. Я сделал вид, что полно­стью занят своей овсянкой. Когда я поднял глаза, взгляды метнулись в разные стороны, как стайка испуганных рыбок. Стало быть, братья за мной наблюдали. Можно было предста­вить, что будет, когда прозвучит Созыв к Прилежанию: меня будут всячески обхаживать, и просить об услуге, и класть руки мне на колено.
При одной только мысли об этом мне стало дурно. Я от­толкнул свою миску на середину стола. Братья замерли в ожи­дании. Я взмахнул ложкой, и липкие комья овсянки расплас­тались по циновке на полу.
– Это помои, а не еда, – объявил я, пытаясь унять дрожь. – От нее пахнет. Этой гадостью только свиней кормить. – Я швырнул ложку в стену. Она со звоном упала на пол. Но бра­тья были глухи, как камни. Я чувствовал запах интриг и стра­ха, накопившийся здесь за долгие годы, – невыносимое зло­воние их преступлений.
Я больше не мог там оставаться. В этой душной, давящей атмосфере, пропитанной неприязнью и подозрительностью.
Я поднялся из-за стола и вышел из трапезной, пробормотав извинения. Едва выйдя за дверь, я побежал. Никто меня не преследовал. Никто и не стал бы меня преследовать: погрязшие в своей ежедневной рутине, после завтрака они разойдутся, сер­дитые и раздраженные, по своим мастерским, и каждый из них будет уверен, что я сейчас с кем-то из его соперников.
Из мастерской Нестора я украл долото и деревянный мо­лоток.
Терзаясь сомнениями, я поднялся на пятый этаж, ориен­тируясь по своим меловым отметкам. Я прекрасно осознавал опасность этого предприятия, и поэтому старался ни о чем не думать: чтобы не остановиться на полпути. Я добрался до кон­ца самого дальнего коридора на пятом этаже и остановился, тяжело дыша, перед дверью с черепом.
Замочная скважина напоминала разверстый рот, а внутри, надо думать, был сложный запирающий механизм. Сама защел­ка, металлический язычок толщиной в один дюйм, казалась совершенно неодолимой. Я приставил к ней долото и со всей силы ударил молотком. Защелка устояла, но замок вылетел из рамы. Дверь распахнулась. Петли выгнулись от натяжения. На мгновение дверь замерла, словно в раздумьях. А потом петли не выдержали и – бабах! — дверь упала, словно костяшка домино. Пыль поднялась, как дым. Обожгла мне горло. Я снял факел с ржавой подставки на стене и вошел в Девятый Склеп.
Склеп напоминал пещеру. Уже потом мне довелось побы­вать в пещерах, в Альпах, на входе в подземный лабиринт, где с невидимого потолка свисали сталактиты, тонкие, как солом­ка; и их там было больше, чем щетинок у кита в пищеводе. В этой природной пещере свет от факела у меня в руках доходил до скошенной дальней стены, и таким образом, ощущение ко­нечного, замкнутого пространства все же присутствовало. Но там, в Башне, в Девятом Склепе, свет от факела как бы тонул в бесконечной тьме. Я стоял в окружении каменных саркофагов. Многие камни давно поистерлись от времени. Надгробия были разные: и совсем простые – как ванны, накрытые ровными плитами, – и украшенные скульптурными изображениями. Стопа одного мудреца, который в своем вечном сне прижимал к груди компас и скипетр, рассыпалась в пыль, когда я дотро­нулся до нее рукой. Я смотрел на этого деревянного мага, изъе­денного червями, и дивился тому, с каким мастерством скульптор изобразил морщинки у него на лбу, опущенные уголки губ, закрытые веки в прожилках вен, пышные локоны, что стекали подобно двум симметричным ручьям в кудрявую реку его бороды. Я посветил факелом на бока саркофага в надежде найти там табличку. Но когда я ее нашел, моя радость тут же сменилась немым потрясением – холодным ознобом пророческого открытия.
Hiс depositum est Corpus
GERBOS VON OKBA
Hujus Turris Magistri.
Obiit 23 Die Mensis Maius
AD 14 —. Anno AEtatis 66.
Я придвинулся ближе к табличке с эпитафией Мастера. Из-под каменной дощечки, подобно ножкам раздавленного насекомого, торчали обрывки другой, более древней надписи: изгибы и петли неведомого алфавита. Я провел пальцами вдоль крышки и нащупал свежие сколы. То есть крышку недавно вскрывали. Скульптуру древнего мудреца прикрепили на мес­то известковым раствором. Я закрепил факел на полу и по­пробовал сдвинуть крышку саркофага, преодолевая страх, как школьник, который сам себя берет на «слабо». Крышка сдви­нулась, но буквально на волосок. Я поднялся на ноги и подна­лег посильнее – крышка сдвинулась еще чуть-чуть, ломая скрепляющий раствор. Самые упрямые блямбы затвердевшей известки пришлось отбивать долотом. Используя долото как рычаг, я расширил зазор между деревом и камнем. Поскольку мой факел стоял на полу, я не видел, что там внутри, в сарко­фаге. Да, я не видел, но зато чувствовал запах. Я оторвал кусок ткани от рукава и соорудил импровизированную маску на нос и рот. Я весь дрожал, кожу щипало от пыли. Я толкнул крыш­ку так сильно, что не устоял на ногах: хорошо, я успел ухва­титься за край саркофага, иначе бы точно попал рукой в раз­дутый живот мертвого Мастера.
Представьте себе мое ликование: я нашел подтверждение своим догадкам. Невзирая на страх и на позывы на рвоту, я все же пролил свет на Правду. В буквальном смысле. Скрюченные пальцы трупа напоминали сухие веточки, ногти отрас­ли длинные-длинные. Большие пальцы на босых ногах, что торчали из-под белого савана, загибались вперед и вверх, как носки туфель турецких султанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81