Я только что вспомнил о предсказании Саббатая о том, что эра Воскресения начнется в июне, в который мы и вступаем в это самое утро. В июне, но в какой день? Не знаю. Об этом предсказании мне говорил брат Эжидио, и не думаю, что он назвал тогда точную дату.
Только что перечитал страницу от десятого апреля и убедился, что там нет упоминания об этом предсказании. Однако я помню, что слышал об этом. Но, может статься, это было в другой день..
Теперь вспоминаю: это было в Смирне, незадолго до моего приезда в этот город. Да, я уверен, хотя и не могу проверить это, так как у меня больше нет той моей тетради…
Дурацци не слыхал о назначенном на июнь конце света. Он смеется над ним, так же как и над первым сентября московских ясновидцев.
— Для меня конец света настанет, если я утону в море, — дерзко сказал он.
И опять я спрашиваю себя: что это — мудрость или слепота?
В Лиссабоне, 3 июня.
Сегодня в полдень, после восьми дней плавания, «Sanctus Dionisius» бросил якорь на рейде Лиссабона. И едва прибыв в этот город, я был принужден бороться с неприятностями, которые чуть было не превратились в катастрофу. Я не совершил никакой ошибки, я ни в чем не виноват, я лишь не знал того, что уже было известно всем остальным; но нет худшей вины, чем невежество…
Незадолго до того, как мы должны были спуститься на берег и я уже готовился сразу же отправиться прямо к господину Кристофоро Габбиано, которому должен был отдать письмо по поручению Грегорио, Эсфахани прислал мне записку, написанную его прекрасным почерком, с просьбой зайти к нему в каюту. Он гневался на отца Анжа, обвиняя его в неуважении к себе, в узости ума и неблагодарности. Чуть позже я увидел священника, он выскочил из каюты со своими вещами и казался весьма сердитым. Причина их ссоры состояла в том, что принц пожелал отправиться к одному португальскому иезуиту, о котором он мне уже говорил во время нашего плавания, к отцу Виэйре, якобы высказавшему какие-то пророчества о конце света и о неизбежном крушении Оттоманской империи. Узнав несколько месяцев тому назад о существовании этого священника, персиянин пообещал себе непременно с ним увидеться, если ему когда-либо случится проезжать через Лиссабон, и подробно расспросить его об этих предсказаниях, которые его в высшей степени интересовали. Но когда он пригласил отца Анжа проводить его к иезуиту и послужить переводчиком, тот заартачился, утверждая, что этот иезуит — еретик и нечестивец, который согрешил по гордыне своей, уверяя, будто ему известно будущее, и отказался с ним встречаться. Я же не увидел тут никаких препятствий — скорее наоборот. Мне тоже было интересно узнать, о чем мог поведать нам этот человек. И не столько о конце света, сколько о судьбе империи, на земле которой я живу. Я, конечно, поспешил согласиться и, воспользовавшись радостью Эсфахани, вызванной моим согласием, взял с него обещание не быть слишком суровым к отцу Анжу, который должен повиноваться законам своей веры и взятым на себя обетам, и видеть в его поведении не предательство, а скорее доказательство неукоснительной верности этим законам.
Ступив на землю, мы все — принц, его «хищники» и я — тут же направились к большой церкви, стоявшей возле порта. Перед ее дверьми я наткнулся на юного семинариста, которого и спросил, не знаком ли он, случаем, с отцом Виэйрой и не может ли он указать нам его жилище. Его взгляд слегка омрачился, но молодой человек предложил мне последовать за ним в обитель. Что я и сделал, тогда как принц со своими людьми остался снаружи.
Как только мы оказались в доме, семинарист пригласил меня сесть и сказал, что сходит за кем-нибудь, кто выше его по положению и кто, вероятно, сможет дать мне нужные сведения. Он отлучился на несколько минут, а потом вернулся, говоря, что «викарий» сейчас придет. Я долго ждал, потом начал проявлять нетерпение, тем более что принц все еще стоял на улице. В какую-то минуту, не выдержав ожидания, я встал и открыл дверь, через которую вышел тот юноша. Он стоял там, подглядывая за мной через щелку, и, завидев меня, подскочил как ужаленный.
— Быть может, я пришел не вовремя, — вежливо сказал я ему. — Если хотите, я вернусь завтра. Наш корабль только что прибыл, и мы останемся в Лиссабоне до воскресенья.
— Вы друзья отца Виэйры?
— Нет, мы с ним пока не знакомы, но слышали о его работах.
— Вы их читали?
— Нет, увы, еще не читали.
— Знаете ли вы, где он сейчас находится?
Он начал меня раздражать, я даже подумал, что, наверное, наткнулся на слабоумного.
— Если бы я знал, где сейчас отец Виэйра, я не пришел бы к вам с этим вопросом!
— Он — в тюрьме, по приказу Священной Канцелярии!
И мой собеседник начал объяснять, почему иезуита арестовали по приказу Инквизиции, но я отговорился спешкой, чтобы покинуть это здание как можно быстрее, и попросил Эсфахани и его людей ускорить шаг и не оглядываться. Не могу выразить, насколько я был испуган. Я, разумеется, убежден, что меня не в чем упрекнуть, но у меня нет ни малейшего желания в первый же день приезда в этот город предстать перед каким-нибудь викарием, епископом, судьей или другим представителем власти, а особенно перед Священной Канцелярией!
Вернувшись на борт, я рассказал Дурацци все, что с нами случилось, и он ответил, что он-то знал о том, что Инквизиция приговорила Виэйру и что тот с прошлого года сидит в тюрьме.
— Надо было сказать мне, что ты собираешься встретиться с этим священником, я бы предостерег тебя. Если бы ты был со мной так же откровенен, как я с тобой, ты избежал бы этой неприятности! — пожурил он меня.
Возможно. Но, вероятно, навлек бы на себя тысячу других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134