И заговорила о том, что надо что-то «развязать», снять с моих плеч и затылка; это слово разбудило во мне любопытство. Она предложила мне сесть на низкий стул, встала за моей спиной и принялась пальцами и ладонями терпеливо разминать мое тело. Так как я не испытывал той боли, которая якобы у меня была, а моя дурнота была постыдным притворством, я не мог судить о действенности ее метода. Однако ее прикосновения волновали меня, и чтобы не обидеть Бесс, я сказал, что внезапно почувствовал себя гораздо лучше. Тогда она предложила приходить ко мне и применять свое искусство всякий раз перед тем, как мне предстоит погрузиться в чтение. Я поспешил отказаться. И как только она вышла, я понял, что, как это ни покажется странным, смеюсь, сидя один в пустой комнате. Я представил себе, как читаю и перевожу, вокруг меня сидят капеллан и два его ученика, а славная женщина трудится, растирая мне плечи, спину и затылок сильными руками знахарки. Воображаю, как бы эта сцена подействовала на аудиторию…
Словом, надо будет отыскать лекарство от моего недомогания, иначе это чтение скоро закончится. Сегодня у меня было краткое просветление, позволившее прочесть несколько строк вступления Мазандарани, где он говорит о себе, потом глаза вновь заволокло туманом. Я придвинулся ближе к окну, и мне показалось, что мне удастся разглядеть написанное на этих страницах, но это длилось недолго, свет быстро слабел, и вскоре я уже ничего не видел. Мои глаза подернулись густой пеленой. Капеллан и его ученики выглядели разочарованными и раздраженными, но не стали меня ни в чем обвинять и согласились возобновить наше чтение на следующий день.
Теперь я уверен, что чья-то могущественная воля защищает этот текст от чужих алчных глаз. В том числе и от моих. Я не святой, заслуг у меня не больше, чем у всех остальных, и если бы я был на месте Всевышнего, уж конечно, не такому человеку, как я, открыл бы я эту драгоценнейшую тайну! Я, Бальдасар Эмбриако, торговец антиквариатом, всегда был честен, но никогда не отличался ни особой набожностью, ни святым поведением, не был мучеником, не жертвовал церкви громадных сумм, не жил в бедности, так какого же дьявола я решил, что у меня Божий дар, разве Бог мог избрать меня хранителем своего Высшего Имени? С чего бы Он стал общаться со мною лично, будто я Ной, Авраам, Моисей или Иов? Во мне, должно быть, слишком много гордыни и ослепления, если я хоть на единый миг сумел вообразить, будто Бог мог увидеть во мне своего избранника. Кто-то из его творений отмечен дивной красотой, кто-то — умом, кто-то — благочестием, кто-то — преданностью, кто-то — подвигами воздержания, Он мог бы гордиться, если мне позволительно так выразиться, что Он — их автор. Создав меня, Он не может ни гордиться, ни сожалеть. Он, наверное, наблюдает за мной с высоты своего небесного престола, если не с презрением, то по меньшей мере с равнодушием…
Но я тем не менее здесь, в Лондоне, я пересек полмира в погоне за этой книгой и нашел ее, когда уже ничего больше не ждал! И разве безумие даже помыслить о том, что, несмотря на все, что я только что написал, взгляд Всевышнего иногда останавливался на мне и что это Он вел меня такими путями, о которых я раньше и не подозревал? Каждый день я держу в руках «Сотое Имя», я уже разобрал несколько страниц, шаг за шагом я продвигаюсь вперед по этому лабиринту. И только эта странная слепота мешает мне, но, может быть, это только очередное препятствие, очередное испытание, которое я в конце концов преодолею. Благодаря настойчивости, упорству или непостижимой воле Господа, властного над всеми своими творениями…
28 августа 1666 года.
Сегодняшний день принес некоторый успех. Кажется, моя настойчивость приносит свои плоды. И хотя мои глаза все время словно застилает какой-то туман, все же мне удалось прочитать целых три страницы, пока туман не сгустился настолько, что строчки стали сливаться и уже ничего невозможно было разобрать.
На этих страницах Мазандарани старался опровергнуть распространенное мнение, согласно которому Высшее Имя, если оно и существует, не должно произноситься людьми, потому что живые создания и предметы, которые могут быть названы по имени, суть те, над которыми можно обрести некую власть, тогда как совершенно очевидно, что над Богом не может быть никакой власти.
Отвергая это суждение, автор принимается за сравнение иудаизма и ислама. Если в религии Моисея и в самом деле грозят карами тем, кто произносит неизреченное Имя Господа, и стараются найти средства избегать всякого прямого упоминания Создателя, религия Магомета решительно придерживается прямо противоположной позиции, побуждая верующих день и ночь произносить Имя Бога.
Действительно, подтвердил я капеллану и его ученикам, в исламской стране не бывает разговора, в котором бы десять раз не прозвучало имя Аллаха, нет сделки, в которой обе стороны не клялись бы Им беспрестанно; нет изъявлений вежливости, приглашения в гости, слов прощания, угроз или увещеваний, в которых не вспоминали бы о Нем.
Этот призыв — бесконечно произносить Имя Бога — относится не только к самому слову «Аллах», но и к его девяноста девяти именам, и точно так же к Сотому Имени — для тех, кто его знает. Мазандарани цитирует здесь строфу, которая и была в начале всех споров о Высшем Имени, — «Восславь Имя Господа Твоего, Величайшее», — замечая, что Коран не ограничивается тем, что сообщает нам о существовании «Высшего» Имени, но прямо призывает нас прославлять Бога по этому Имени…
Читая этот отрывок, я вспомнил о своих разговорах с принцем Али Эсфахани, которые мы вели тогда на море, и сказал себе, что, несмотря на его нежелание признавать знакомство с этой книгой, теперь я убежден, что ему уже случалось читать сочинение Мазандарани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134