Только вчера вечером, когда я вышел оттуда, чтобы вернуться в свою гостиницу, у меня возникло чувство, что за мной шпионят. Это было даже больше, чем чувство, — уверенность. Были ли это воры? Или правительственные агенты? Ни в том, ни в другом случае я не испытывал ни малейшего желания еще раз пережить подобное испытание.
Знаю, что находиться слишком близко от такого человека, как капеллан, с моей стороны опрометчиво: ведь он был некогда значительной персоной, и власти ему до сих пор не доверяют. И если бы я думал лишь о своей безопасности, мне действительно стоило бы держаться подальше. Но моя первая забота теперь не об осторожности, иначе я не добрался бы до Лондона в поисках «Сотого Имени» и воздержался бы от многих других поступков. Нет, моей сегодняшней заботой стало желание получить эту книгу обратно и уехать отсюда как можно скорее, увезя ее с собой. И, вероятно, быстрее всего достичь этой цели мне удастся, только живя рядом и чаще общаясь с этим человеком.
Устроив меня в спальне на последнем этаже, прямо над комнатой священника и подальше от оглушительного шума общей залы, Бесс уже трижды поднималась по лестнице, чтобы удостовериться, что я ни в чем не нуждаюсь.
Эти люди — приятны в общении, хлебосольны, щедры, любят посмеяться и хорошо поесть.
Мне кажется, жизнь здесь будет очень славной, но застрять тут надолго мне бы не хотелось.
26 августа.
Сегодня я должен был приступить к чтению вслух «Сотого Имени». Но мне пришлось весьма быстро прерваться по очень странной причине, которая крайне обеспокоила и взволновала меня.
Мы собрались в комнате капеллана вчетвером: он пригласил двух юношей, вроде бы своих учеников. Один из них, по имени Магнус, должен был тщательно записывать латинский перевод этого текста; другой — тот, которого звали Кальвин, намеревался записывать комментарии.
Я пишу «должен был бы», «намеревался», потому что все пошло не так, как мы предполагали. Я начал с чтения и перевода заглавия: «Откровение тайного Имени Господа всего сущего»; потом прочел полное имя Мазандарани: Абу Махер Аббас, сын Унтела, сына Унтела, сына Унтела… Но едва я перевернул первую страницу, в комнате сразу же стало темно, как будто появилось облако копоти и закрыло солнце, мешая его лучам проникать к нам в комнату. Остальные, казалось, не заметили этого происшествия.
В ту же минуту Бесс толкнула дверь и вошла к нам с пивом, что дало мне краткую передышку. Но все взгляды сразу же вновь устремились на меня, и капеллан, заинтригованный моим молчанием, спросил, что со мной и почему я не продолжаю чтение. Я ответил, что у меня — мигрень, что мне кажется, будто голову мою зажало в железных тисках и у меня потемнело в глазах. Он посоветовал мне пойти отдохнуть, чтобы мы могли продолжить наше чтение завтра.
Как только он произнес эти слова, я закрыл книгу и в то же мгновение почувствовал, что комната вновь озарилась светом. Мое состояние стало настолько хорошим, что мне пришлось тщательно это скрывать, боясь, как бы гостеприимные хозяева не вообразили, что мое недомогание было притворством.
И сейчас, когда я пишу в своем дневнике эти строки, мне кажется, что никакой темноты не было, что мне это пригрезилось. Но я уверен, что это не так. Со мной произошло что-то такое, о чем я не знаю, что сказать и что думать, — вот поэтому я и не открыл капеллану правду, когда он спросил меня, почему я прервался. Природа этого «чего-то» ускользает от меня, но наводит на воспоминания об одном происшествии, случившемся более года тому назад и которое тогда вовсе не показалось мне таинственным. Я вернулся домой от старого Идриса с подаренной мне книгой и начал листать ее, сидя в своем магазине; света вроде бы было вполне достаточно, но мне не удавалось ничего разобрать. Впрочем, накануне со мной приключилось то же самое, и этот случай поразил меня еще меньше предыдущего. Как раз тогда, когда я был у Идриса, в его лачуге. Конечно, там было ужасно темно, но не настолько, чтобы сделать страницы этой книги совершенно неразличимыми, тем более что заглавие, буквы которого не были намного больше, мне удалось прочесть без труда.
Это необъяснимое и удивительное явление, которое беспокоит, волнует и пугает меня.
Быть может, с этим текстом связано проклятие?
А может, это из-за моей боязни увидеть, как перед моими глазами начнут вырисовываться буквы Высшего Имени?
Меня мучает вопрос: неужели те, кто брался за «Сотое Имя» до меня, испытывали то же чувство, а глаза их накрывала пелена? Может быть, эта книга — под властью колдовской защиты, может, она связана с каким-нибудь амулетом или талисманом, откуда мне знать?
Если это так, я никогда не доберусь до конца. Разве что это проклятие не будет так или иначе снято или «развязано».
Но то, что такое проклятие существует, разве уже одно это не является само по себе доказательством, что мы имеем дело не просто с обычной книгой, такой же, как все прочие, и что в ней и правда содержится драгоценнейшая, невыразимая, пугающая и запретная истина?
27 августа 1666 года.
Вчера вечером, пока я, пользуясь дневным светом, а темнеет здесь очень поздно, вел записи в своей дорожной тетради, я с удивлением увидел, как в мою комнату входит Бесс. Дверь была приоткрыта, она постучала, толкнула ее, потому что от стука дверь подалась вперед, и вошла. Я убрал дневник под кровать, стараясь не слишком торопиться и пообещав себе вернуться к нему, как только она уйдет. Но она осталась надолго, после чего мне уже больше не шло на ум то, что я собирался написать.
Оказалось, что ее обеспокоила моя мигрень, от которой она дала себе слово меня избавить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134