Хатем завопил первым:
— Разбойники! Это разбойники!
В тени орехового дерева валялся какой-то человек, он был раздет и выглядел как мертвец. Мы окликнули его издали, как только заметили, но он не шевельнулся. Уже можно было разглядеть, что его лоб и борода измазаны кровью. Я перекрестился. Но когда Марта крикнула: «Боже мой! Он умер!» — тот человек выпрямился, успокоенный раздавшимся женским голосом, и постарался руками прикрыть свою наготу. До этого он боялся, признался он, как бы те, кто напал на него, не вернулись обратно, чтобы его прикончить.
— Они положили ветку на дорогу, и тогда я предпочел свернуть на эту тропинку, сказав себе, что дальше по дороге меня, должно быть, поджидает какая-то опасность. Но свою засаду они устроили именно здесь. Я возвращался из Триполи, куда ездил за тканями; я портной, это — мое ремесло. Меня зовут Аббас. Они у меня все забрали: двух ослов с поклажей, деньги, обувь, даже одежду! Будь они прокляты! Пусть все, что они у меня украли, застрянет у них в глотке, как рыбья кость!
Я повернулся к Бумеху:
— Эта ветка — предупреждение Небес, ты так сказал? Ну что ж, хватит заблуждаться! Это была хитрость разбойников!
Но он продолжал настаивать на своем:
— Если бы мы не пошли по этой тропинке, бог знает, что сталось бы с этим несчастным! Эти злодеи сбежали так быстро, потому что увидели, что сюда идем мы.
Тот человек, которому Хатем только что предложил одну из моих рубашек и он как раз ее натягивал, подтвердил его слова:
— Это Бог вас сюда направил — на мое счастье! Вы, я вижу, достойные люди. Только честные люди путешествуют с женой и детьми. Два этих молодых красавца, ведь это — ваши сыновья? Да хранит их Всемогущий Бог!
На этот раз он обращался к Марте. Она подошла к нему, чтобы обтереть лицо платком, смоченным в воде.
— Это наши племянники, — ответила она, слегка поколебавшись и бросив быстрый взгляд в мою сторону, будто извиняясь.
— Да благословит вас Бог, — повторил он, — всех вас! Я не отпущу вас, не сделав каждому из вас по подарку, и не отказывайтесь, это — меньшее, что я могу для вас сделать, ведь вы спасли мне жизнь! Да благословит вас Бог! И следующую ночь вы, конечно, проведете не где-нибудь, а у меня дома!
Мы не могли отказаться, и хотя мы добрались до его деревни только к ночи, отклонившись от нашего пути, чтобы проводить несчастного, но после того, что он пережил, мы не могли оставить его одного.
Он горячо нас благодарил и, несмотря на поздний час, настоял на устройстве настоящего пиршества в нашу честь. Со всей деревни несли самые изысканные блюда, некоторые — с мясом, другие — без. Портной был уважаемым человеком, его все любили, и он расписал нас всех — меня, племянников, приказчика, «мою супругу» — как своих спасителей, благородных посланников Провидения, которым он обязан по гроб жизни.
Мы и мечтать не могли о такой чудной передышке, она сгладила все неприятности начала нашей поездки и ослабила напряжение между мной и моими спутниками.
Когда пришло время ложиться, наш хозяин принялся громогласно заклинать меня и «мою супругу» провести ночь в его собственной спальне, тогда как сам он с женой переночует в общей комнате — вместе с их сыном, моими племянниками, приказчиком и их старой служанкой. Разумеется, слишком поздно было уверять его, что женщина, ехавшая вместе со мной, не была моей женой. Я был бы опозорен и лишился бы уважения всех этих людей, которые превозносили меня до небес. Нет, я не мог так поступить, лучше уж притвориться до завтра.
И вот мы с «вдовой» оказались в спальне, отделенные от других простой занавеской, но совершенно одни и на целую ночь. При свете оставленной нам свечи я смотрел в смеющиеся глаза Марты. Мои — не смеялись. Я все же ожидал, что она будет смущена больше меня. Но она вовсе не выглядела смущенной, еще немного — и она была готова расхохотаться. А это было бы неприлично. Мне показалось, что из нас двоих только я был в замешательстве.
Поколебавшись немного, в конце концов мы оба легли на одно ложе и под одним одеялом, но совсем одетые и как можно дальше друг от друга.
Потекли долгие минуты, наше дыхание смешивалось в молчаливой темноте, а потом женщина повернула ко мне лицо.
— Не нужно сердиться на Хабиба. Это я виновата в том, что он скрыл от вас правду, я заставила его поклясться, что он ничего не скажет; я боялась, что если братья мужа пронюхают о моих планах, они перережут мне горло.
— Что сделано, то сделано, — сухо ответил я.
У меня не было никакого желания продолжать разговор. Мы оба замолкли на короткое время, но потом она произнесла:
— Конечно, напрасно Хабиб сказал стражнику, что я — ваша жена. Бедного мальчика застали врасплох. Вы — уважаемый человек, и все это вас смущает, не правда ли? Я — ваша жена? Сохрани вас Бог от этого!
— Что сказано, то сказано.
Я бездумно бросил эту фразу, и только после того, как ее и мои слова вместе прозвучали у меня в голове, я осознал смысл, который можно было придать моей фразе. В этом смешном положении, в каком мы оба оказались, каждое слово обретало двойной смысл. «Я — ваша жена?» — «Что сказано, то сказано». Я чуть было не спохватился, не попытался прояснить, поправить свои слова… Но к чему? Я бы только увяз в грязи. Потом я взглянул на Марту, пытаясь догадаться, поняла ли она их; мне показалось, что на ее лице вновь расцвела шаловливая улыбка ее юных лет. Тогда я тоже улыбнулся. И, смирившись, едва уловимо махнул рукой в темноте. Быть может, нам не хватало только этого беглого обмена улыбками, чтобы безмятежно заснуть, лежа рядом — не слишком далеко, не слишком близко.
28 августа.
Проснулся я в прекрасном настроении, и «моя супруга» — тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134