Необычными были только ее
чувства.
Мысленно, так осторожно, что ни одна из эмоций не отражалась на ее
лице, она прокручивала в памяти свой сон.
Снаружи, на улице, шел ливень, грохоча по водосточным трубам, шипя на
крышах автомобилей, заглушая звуки дорожного движения. Испугавшись серой
мглы и сырости, она повязала на голову пластиковую косынку, затем прошла
мимо охранника (который, как обычно, проигнорировал ее появление) и вышла
сквозь вращающиеся двери наружу, под потоки воды.
Опустив голову и сосредоточившись на дороге, она двинулась в
направлении миссии, где работала.
И в этот момент без всякого предупреждения она, казалось, вновь
услыхала звуки рогов.
Неожиданно для самой себя она остановилась, вскинула голову и
огляделась, словно насмерть перепуганная женщина. Это не были клаксоны
автомобилей; это были духовые инструменты, которые используют музыканты
или охотники. Но зов их был так далек, что она, вероятно, не должна была
слышать его здесь, в этом городе, сквозь этот дождь, сквозь мощное уличное
движение, запрудившее дороги не хуже ливня. Но ощущение того, что она
слышит эти звуки, сделало все, что Териза видела, более отчетливым, ярким,
менее пугающим и более значимым. Дождь целеустремленно поливал улицы;
серость зданий навевала меньшее отчаяние и больше походила на то время
суток, что отделяет день от ночи; люди вокруг, казалось, шли вперед,
движимые решимостью и целеустремленностью, а не отвращением к мерзкой
погоде и страхом перед работодателями. Все вокруг нее было пропитано такой
жизненной силой, какой она никогда раньше не ощущала.
Затем ощущение стало слабее; она больше не слышала музыку, находящую
отклик в ее сердце. А затем и совсем исчезло.
Разочарованная и печальная, она продолжила свой путь на работу.
В миссии в этот день ей пришлось потрудиться больше, чем обычно.
Усевшись в административном помещении за стол, на котором громоздилась
древняя пишущая машинка, она обнаружила записку от преподобного Тетчера,
уже пожилого человека, все еще заправлявшего миссией; там было сказано,
что лимит расходов на копирование оказался превышен и потому он просит ее
отпечатать двести пятьдесят копий прилагаемого письма вручную, помимо ее
обычных обязанностей. Это письмо должно было быть направлено во множество
организаций, которым не чужда филантропия, и содержало очередную просьбу
помочь деньгами, изложенную витиеватым слогом преподобного Тетчера. Она
старалась не читать то, что печатала; но, естественно, читала письмо снова
и снова, стараясь напечатать его без ошибок.
По мере того, как она печатала, она ощущала себя все менее реальной,
словно бы растворяясь в бессмысленности того, чем занималась. В полдень
она уже выучила письмо наизусть и напряженно вглядывалась в каждую новую
строку, создаваемую ее пишущей машинкой, ожидая появления каждой новой
буквы, потому что та свидетельствовала, что она все еще здесь, что она
существует. И искренне изумлялась при появлении каждой очередной буквы.
Ленч они с преподобным Тетчером обычно ели вместе - это был его, а не
ее выбор. Она сидела тихо и внимательно следила за его лицом, и он,
видимо, считал ее примерной слушательницей. Но большую часть времени она
практически не слышала того, что он говорил. Его разговоры были такими же,
как и его письма; в них не было ничего, в чем она могла бы помочь. Териза
молчала потому, что это был единственный способ времяпрепровождения,
который она знала, и всматривалась в его лицо, надеясь увидеть хоть один
признак того, что существует, - какой-то проблеск интереса или
сосредоточенность на ней, которая могла бы действительно подтвердить, что
она реальна в глазах другого. Поэтому она сидела вместе с ним в углу
столовой, которая была частью миссии, и смотрела на него, пока он говорил.
Издали преподобный Тетчер казался лысым, но только потому, что его
блестящая розовая кожа просвечивала сквозь редкие белые волосы, которые он
стриг коротко. Вены на его лице были большими и вздувшимися, а когда он
приходил в возбуждение, казалось, что они могут лопнуть. Сегодня она
ждала, что они будут говорить о последнем письме, которое она перепечатала
уже почти две сотни раз. Так бывало обычно; когда они ели пресную простую
еду, приготовленную в столовой, он обсуждал с ней те вещи, которые она и
так знала по работе, и голос его дрожал, когда он жаловался на
безрезультатность того, что он делает. Но на сей раз он удивил ее.
- Мисс Морган, - сказал он, даже не взглянув на нее, - я когда-нибудь
рассказывал вам о своей супруге?
Нет, никогда, хотя он частенько ссылался на нее. Но Териза знала
некоторые факты из его жизни от прошлого секретаря миссии, которая,
разочаровавшись, уволилась. Тем не менее она сказала:
- Нет, преподобный Тетчер. Естественно, вы упоминали о ней. Но вы
никогда о ней не рассказывали.
- Она умерла почти пятнадцать лет назад, - сказал он, продолжая
пребывать в задумчивости. - Она была прекрасной христианкой, сильной
женщиной, Боже спаси ее душу. Не будь ее, я не смог бы, мисс Морган, нести
бремя, возложенное на меня Господом.
Хотя Териза никогда не задумывалась над этим, она считала его
человеком слабым. Да и его манера выражать мысли была манерой человека
слабого, даже если он и не плакался ей, жалуясь на свою неспособность
улучшить что-либо в работе миссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21