— Если я вас правильно понял, нашему не по годам смышленому Уолтерсу следует опасаться.
— Мистер Теодореску невероятно разборчив. Разборчив во всем.
— Зато я, хотя и не всеяден, не столь разборчив.
— Что вы хотите сказать?—Не дав ему ответить, она внимательно посмотрела на Хильера своими кошачьими глазами и сказала:—Мне кажется, вы зачем-то стремитесь казаться уродливее, чем есть на самом деле. Я почти уверена, что в действительности вы выглядите совершенно иначе. Что-то здесь не так. Маленький наглец утверждал, что вы ничего не смыслите в пишущих машинках. Минуту назад вы довольно неуклюже пытались перевести разговор на машинки, словно желая убедить себя самого, что имеете к ним отношение. Зачем вы здесь? Кто вы?
В ответ Джаггер исполнил импровизацию на мотив арии Мими из первого акта «Богемы»:
— Меня зовут Себастьян Джаггер. Я специалист по пишущим машинкам.
Его импровизация почти естественно вписалась в фокстрот. Пианист, который, похоже, был пьян не меньше, чем лидер ансамбля, выписывал нечто атональное и алеаторическое, в то время как бас и ударник пытались убедить танцующих, что музыканты по-прежнему исполняют фокстрот.
— У меня заказ от «Оливетти». Сейчас я в отпуске, а потом на некоторое время возвращусь в Англию.
— Я хотела бы разоблачить вас, понять, кто вы на самом деле.
В глазах мисс Деви сверкнула сладостная угроза.
— Мы могли бы разоблачиться вместе,—галантно предложил Хильер.
Музыканты (за исключением пианиста) вдруг прекратили играть. На эстраде появился пышущий здоровьем, несмотря на тучность, седой человек в смокинге с высоким жестким воротником.
— Друзья мои,—провозгласил он профессионально поставленным голосом. Пианист отозвался речитативным аккомпанементом, но на него сразу шикнули. «Друзья» все еще прижимались друг к другу, словно участвовали в языческом празднике любви. — Нас попросили, чтобы мы, если можно, сегодня больше не танцевали. Большинство из вас знает, что один из пассажиров находится сейчас в лазарете. И, разумеется, там слышно, как мы веселимся. Боюсь, что положение его критическое. Думаю, нам следует проявить понимание и участие и закончить сегодняшний вечер в тишине, возможно, даже в медитации. Благодарю за внимание.
Под жидкие аплодисменты он спустился с эстрады. Руководитель ансамбля с воодушевлением поддержал его:
— Эй, ребята, вам все ясно? Быстренько по домам и чтоб по дороге не баловаться!
— Мне кажется,—сказала мисс Деви, левая рука которой по-прежнему покоилась на плече Хильера,—что вы позволяете себе дерзости.
— А мне кажется, что вы придаете слишком большое значение условностям. Вас восхищает разборчивость, вас возмущает дерзость. Что ж, неразборчивый Бог имел дерзость создать меня таким, каков я есть. Так узнайте же на досуге, что у него получилось. Вы, кажется, говорили что-то о разоблачении?
— На сей раз я не забуду запереть дверь в каюту.
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
Хильер почувствовал голодную резь в животе. Рука мисс Деви все еще лежала на его плече. Он осторожно опустил ее.
— Серебряное колечко в носу,—Хильер потянул за колечко, и мисс Деви слегка отпрянула,—непременно оставьте. На остальных предметах туалета я не настаиваю, но колечко пусть будет.
Мисс Деви высоко вскинула голову, словно собиралась водрузить на нее кувшин с водой, сделала неопределенный, но, в общем, неодобрительный жест и с арийским достоинством прошествовала сквозь расходившуюся толпу.
Рист по-прежнему стоял у двери. Рядом с ним находился его неизменный напарник, худощавый, смуглый человек средних лет с довольно неприветливой наружностью. Одет он был так же, как и в обеденном зале.
— Ну что, дело движется?—спросил Рист, а его напарник снова сказал: «Спасибочки за пиво»,—и заговорщически посмотрел на Хильера.
— Принесите мне в каюту поесть,—сказал Хильер.
— Это его дело,—напарник кивнул на Риста,—не для красоты же он тут стоит.
— Все разумные желания пассажира должны выполняться по первому требованию,—важно изрек Рист.—Что вы предпочитаете, сэр?
— Ракообразных, если вам известно это слово. Без гарнира, но не забудьте красный перец. И ледяное шампанское.
— Понятно, сэр. Кстати, если еще не выяснили, номер интересующей вас каюты —пятьдесят восемь. Разрази меня гром!—старомодно воскликнул Рист,—живут же люди!

5.
Хотя час был поздним и светильники в коридоре горели вполнакала, Хильер не сомневался, что добраться до заветной каюты незамеченным ему не удастся. Из-за дверей доносился храп такой силы, что трудно было поверить в его естественное происхождение; того и гляди распахнется какая-нибудь дверь, и из отдыхающих от протезов рта или из-под бигуди на Хильера обрушится поток негодования. Словно в подтверждение его опасений в конце коридора показался Рист. «Удачи, сэр»,—пожелал он Хильеру, как будто тот находился на крикетном поле и собирался ввести мяч в игру. А вот и маленький мистер Уолтерс в парчовом китайском халате с драконами—вышагивает нервно, как будущий молодой отец возле роженицы, попыхивает «Балканским собранием» в мундштуке «Данхилл». Вспомнив об отце Алана, Хильер участливо спросил, есть ли какие-то новости.
Несмотря на желание Алана казаться взрослым, выглядел он зареванным ребенком.
— Какие могут быть новости? Пожинает то, что посеял. Он же знал, что заработает артериосклероз.
В его ответе Хильеру послышался отзвук жестокой философии мисс Деви.
— Нельзя обвинять человека в том, что у него больные артерии,—сказал Хильер.—Одному везет, другому нет.
— Что станет со мной и Кларой, если он умрет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79