Это только показуха. Скажите, вы любите заключать пари?
Хильер почувствовал, как в закупоренном чане начался процесс ферментации, и, словно под давлением Schaumwein, выпалил, неожиданно для самого себя:
— Ваши условия?
— Сумма на ваш выбор. «Дуэль желудков» интересует меня сама по себе.—Мисс Деви звонко расхохоталась.—Тысяча фунтов вас устроит?
Хильер прикинул, сможет ли он в случае поражения списать всю сумму на путевые расходы. Впрочем, какая разница? Чек за подписью Джаггера—это просто бумажка.
— По рукам,—сказал Хильер.—Блюда заказываем по очереди. На тарелках не должно оставаться ни крошки.
— Прекрасно. Начинаем, не откладывая. Они приступили к кефали с артишоком.
— Только не так быстро,—сказал Теодореску.—Торопиться нам некуда. Кстати, о шампанском. В свое время, кажется, в 1918 году—да, ровно через двести лет после того, как игристое вино Отвийе получило свое нынешнее название,—была попытка канонизировать изобретателя шампанского Дома Периньона. Из этого ничего не вышло, хотя многие, я вам скажу, удостаивались канонизации и за меньшие заслуги.
— Намного меньшие,—подтвердил Хильер.—Я бы с большим удовольствием искал заступничества святого Периньона, чем святого Павла.
— Вы, значит, верующий?
— Как вам сказать… Пожалуй, уже нет. (Осторожно… осторожно.) Я верю, что у человека есть право на выбор. Я признаю основной догмат христианства—свободу воли.
— Вот и замечательно. Неплохо бы и нам реализовать свое право на выбор…
Он подозвал официанта, и к ним подошел предупредительный рыжеусый человек. Это был сам старший стюард. Хильер и Теодореску заказали по два блюда. Хильер—филе палтуса «Королева Елизавета» в белом соусе. Теодореску—креветки, запеченные в тесте с соусом «Ньюбург». Хильер—souffle au foie gras с мадерой. Теодореску—ломтики авокадо с черной икрой и холодным сбитым соусом.
— И еще шампанского,—сказал Теодореску. Они приступили к еде, а сидящие поблизости пассажиры, слышавшие об условиях состязания, стали с интересом следить за его ходом, забыв о собственных тарелках. Теодореску с похвалой отозвался о черной икре, венчавшей ломтики авокадо, и спросил:
— А где находился ваш католический колледж, мистер Джаггер?
Стараясь не отвлекаться от еды, Хильер небрежно бросил:
— Во Франции.—Что-то он чересчур разговорился, а надо бы сохранить инкогнито. — В Кантенаке, к северу от Бордо. Но вряд ли вы знаете этот городишко.
— Кантенак? Кто же не знает Кантенак или, по крайней мере, вино «Шато Бран-Кантенак»!
— Конечно,—сказал Хильер,—но мне показалось, что вина вас не интересуют. Да, барон де Бран прославился еще своим «Мутон-Ротшильдом».
— Однако странное место для воспитания юного англичанина. Наверное, ваш отец был как-то связан с виноградарством?
— Моя мать была француженкой,—солгал Хильер.
— Правда? Какая у нее девичья фамилия? Возможно, я знаю ее родственников.
— Сомневаюсь. Она происходила из ничем не примечательного семейства.
— Но, насколько я понял, техническое образование вы получили в Англии?
— В Германии.
— Где в Германии?
— Предлагаю,—сказал Хильер,—filet mignon a la romana, фигурную лапшу и кабачки.
— Прекрасно. (Старший стюард заскрипел карандашом.) И, пожалуй, жареной ягнятины, но чтоб с прослойками жира. И жюльен из швейцарского сыра с зеленой фасолью и сельдереем.
— Еще шампанского?
— Я бы предпочел что-нибудь покрепче. В пятьдесят пятом году было прекрасное бордо. Может быть, «Лафит Ротшильд»?
— Лучше не придумаешь!
— А для вас, дорогая?
Мисс Деви так и не доела кэрри, хотя все-таки с большей частью управилась. Она заказала обыкновенное крем-брюле и бокал мадеры. Шампанского ей было достаточно: глаза мисс Деви светились, причем не тлели, как джунгли, а сверкали, как Нью-Дели. Когда Хильер увидел, что в ожидании филе-миньона Теодореску жадно откусил кусок хлеба, ему стало не по себе. Что-то здесь не то, надо не спускать с него глаз. Обеденный зал постепенно пустел, престарелые музыканты удалились, и их место занял эстрадный ансамбль. У сидевших поблизости пассажиров интерес к состязанию заметно поугас, на сытый желудок они воспринимали его как бессмысленное обжорство. Мужчины окутывали себя голубым дымом, потакая очередной слабости—на этот раз роскошным кубинским сигарам. Уолтерсы сидели все там же: девушка читала, Алан посасывал коньяк, миссис Уолтерс курила, мистер Уолтерс куксился.
— Так где в Германии?—спросил Теодореску, разрезая филе.—Я очень неплохо знаю эту страну, да и другие страны тоже—куда меня только не забрасывали дела бизнеса!
Хильер воспринял это как предупреждение.
— Я изучал пишущие машинки после войны. В Вильгельмсхафене.
— Как же, знаю. Некогда крупная военно-морская база, а сегодня заурядный прибрежный центр легкой промышленности. Вы, возможно, встречались с герром Лутвицем из «Олимпии»?
Хильер нахмурился, выигрывая время.
— Нет, герра Лутвица я что-то не припомню.
— Ах да, я перепутал, он же не в «Олимпии» работает.
Подали жареную ягнятину. Она оказалась восхитительной, чего нельзя было сказать об обороте, который принимала беседа.
— А в чем состоит ваш бизнес?—спросил Хильер.
— Чистая купля-продажа,—ответил Теодореску, тяжело пожав плечами. Хильеру показалось (хотя он и не был уверен), что Теодореску уже без особого желания отправил в рот очередную порцию жюльена.—Я ничего не создаю. Трость надломленная в великом—вашем великом—созидающем мире.
— Фазана, фаршированного пеканами,—заказал Хильер.—Хлебный соус, чипсы к дичи и (о, Господи!) немного брокколи.
— Пожалуй, еще цыпленка с ячменем и соусом «бешамель», только не острым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79